Захарий Зограф

Зограф и Доспевский, дядя и племянник, не просто художники разных поколений; между ними пролегла короткая, но необычайно напряженная эпоха кардинальных сдвигов в самой структуре болгарской живописи, вступавшей в стадию светского профессионального искусства нового времени. На Захарии Зографе кончалась многовековая история болгарской иконописи, ее последний высокий взлет. Доспевский при всей своей академической выучке, профессиональных знаниях и навыках рисунка, перспективы, пластической анатомии, моделировки, светотени был бессилен вдохнуть в нее свежие силы. Обновление не состоялось, и после Захария Зографа перед болгарской иконой оставалось два пути: один — и на нем утверждались Станислав Доспевский и Николай Павлович — вел к религиозной живописи академического толка; другой путь уходил в глубинные пласты народного изобразительного искусства, в какой-то мере сохранявшего поэтику художественного примитива.

И все же преемственность — творческая, а не только семейная традиция — прослеживается достаточно четко и определенно. Три портрета Захария Зографа — первые побеги, давшие добрые всходы: вслед за ними появились тридцать восемь (!) портретов кисти Станислава Доспевского. Среди них и два автопортрета — с медалью Санктпетербургской Академии художеств, и изображения близких художника — отца, матери, жены, братьев Николы и Атанаса, сестры Доминики Ламбревой, тетки Екатерины — вдовы Захария… И поэта Найдена Герова, этнографа и фольклориста С. Захариева, доктора С. Чомакова, П. Гроздева, Г. Христовича, И. Денкоглу и других, воплотивших возрожденческий тип просветителя, ученого, борца за национальную и церковную независимость. Они совсем иные, эти портреты, чем полотна Захария; другая — уже профессиональная, академическая — система выразительных средств, другое, более широкое понимание задач. Но вероятно, важнее и существеннее различий то общее, что соединило их в истоке раннего болгарского портрета: гуманистическая концепция личности и ее духовной ценности, неразделенность нравственного и эстетического начала, утверждение национального самосознания, силы мысли и знаний, направленных к просвещению народа, наконец, высокого достоинства художника.

Воодушевлявшее Захария просветительство продолжалось и в творчестве, и в жизни — в той страсти, с которой отдавались этой идее едва ли не все члены его семьи. Еще в России у Доспевского созрела мечта о специальном художественном образовании в Болгарии; по возвращении он настойчиво, хотя и безуспешно, хлопочет об открытии при Пловдивском училище «чертежного класса» для живописцев и резчиков. Зато удалось другое предприятие неутомимого художника: в 1859 году в пловдивском доме Найдена Герова открылась первая в Болгарии художественная выставка. Живо интересуется Доспевский — и в этом снова видится знамение времени — памятниками античной и церковной старины, печется об их охране.

По-своему не менее деятельны были и его самоковские братья. В 1856 году в Самокове открывается первая общественная читальня; основателем и первым председателем ее был Иван Доспевский, с 1871 года — Христаки Захариев Зографский, организовавший при ней вместе с братом Димитром первые в Самокове любительские спектакли. (Болгарская «читалиште» — это не только и не столько читальня или библиотека, сколько своего рода клуб, где собирались крестьяне, ремесленники, учителя, учащиеся для обсуждения и решения общественных вопросов, центр просветительства, любительского театра, осуществившего первые постановки болгарских пьес патриотического содержания, и т. п. В эпоху османского ига «читалиште» сыграли огромную роль в воспитании гражданского самосознания болгар.)

Эпоха просветительства, однако, уходила в прошлое. «Грамматикой родины не освободишь», — утверждал Г. Бенковский. Наступало время больших надежд и больших тревог. «В ход должен был быть пущен нож, — провозглашает апостол свободы Васил Левский, — чернила уже не помогают». Самоковчане не оставались в стороне. Немало из них сражалось в легионе Г. Раковского, позднее в отряде Христо Ботева, народном ополчении на Шипке. В самоковском женском монастыре укрывался от полиции Левский; в местный революционный комитет вошли Никола Образописов, гравер Георгий Климов, Иван Доспевский, Христо Захариев Зографский и другие. Революционерами-агитаторами и узниками казематов были самоковские иконописцы Никола Костадинов Вальов и Захарий Димитров Доспевский, вынужденный после ареста в 1876 году скрываться в Малой Азии, Яффе, Иерусалиме.

Апрельское восстание 1876 года явило миру невиданный героизм народа, вступившего в смертельное единоборство с могущественными поработителями. Трагическое поражение восстания обернулось «страшным судом», перед которым меркли даже кошмары Апокалипсиса.