Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Хотя между Гиммлером и Риббентропом не существовало особой любви, по вопросу Власова было установлено временное перемирие. Министр иностранных дел принял генерала-перебежчика, не к месту напомнив о своей роли в заключении пакта с Москвой в 1939 г. и гарантировав Власову свою поддержку – «как это сделал бы Бисмарк». С политической точки зрения встреча оказалась никчемной, за исключением того, что она обеспечила полудипломатический статус для деятельности КОНР. К тому же по настоянию того, что осталось от Русского комитета, МИД поддержал более твердую, чем у СС, провласовскую позицию по национальному вопросу. Эта позиция предлагала политику свободы действий, откладывая принятие любого решения по вопросу о сепаратизме до тех пор, пока вердикт не приобретет реального значения. Тогда же, к большому раздражению Розенберга, остатки немецкой дипломатии приняли сторону Власова. Ответственным за связь МИД с КОНР назначили Густава Хильгера, что вызвало очередную вспышку ярости Розенберга, который в своем гневном, изобиловавшем всевозможными обвинениями письме к Риббентропу писал о якобы «пробольшевистских» симпатиях Хильгера. «Более того, – добавлял он, – герр Хильгер дружен с одним из самых гнусных ненавистников Германии, Эмилем Людвигом (Коном), которого он даже посетил в Швейцарии. Я не верю, что именно Хильгер – из всего национал-социалистического государства – способен разобраться с проблемами Востока, на что я и хочу вам указать».

Последние месяцы нацистского рейха не могли не наложить своего отпечатка на моральный дух и политические взгляды коллаборационистов. Некоторые, в том числе самые твердые и надежные из туркестанцев в войсках СС, перешли на сторону партизан. Некоторые присоединились к движениям Сопротивления в Польше, Франции, Югославии или, как грузинский батальон на острове Тексел в Нидерландах, открыто восстали. Когда с Запада вторглись союзники, некоторые сдались в плен. Кое-где немногие подразделения держались до конца. Собственно говоря, силы КОНР оказались незадействованными – за исключением незначительной операции, за которую они и Власов удостоились поздравительного послания от Гиммлера.

Моральный дух коллаборационистов падал даже вдали от фронта. Перспектива безоговорочной капитуляции – либо перед Советами, которые считали их предателями, либо перед Западом, который имел обязательства выдать их Москве, – делала будущее далеко не привлекательным. Отдельные сподвижники Власова и члены нерусских комитетов пытались связаться со знакомыми в западном лагере через нейтральных посредников или даже через линию фронта. Все чаще курс, состоявший из смеси принципов, надежд и оппортунизма, проводился лидерами из бывших советских военнослужащих с учетом ожидания поражения Германии и с желанной мыслью о том, что Запад примет их в качестве партнеров и союзников по борьбе против советского режима. Учитывая репутацию коллаборационистов и превалирующее состояние отношений между Москвой и западными союзниками, это было более чем нереалистичным предположением.

Среди многих таких экс-советских лидеров, как в КОНР, так и в националистических группах, произошло что-то вроде падения морали. Усилилось пьянство, умножилось число мелких правонарушений, а дисциплина ослабла, достигнув точки неповиновения. За несколькими примечательными исключениями (в основном из-за самоиндуцированного гипноза «новой зари», при которой они ожидали сохранения баланса сил в Центральной и Восточной Европе), как политические, так и военные коллаборационисты чувствовали, что их вели в тупик.