Как ни удивительно, но на этом позднем этапе наметился контур временного соглашения между Власовым и Шандруком. Оба оказались более сговорчивыми, чем некоторые из их помощников, и оба были проинформированы о предполагаемой позиции Гиммлера. План, предложенный Власовым (вероятно, по подсказке его советников из СС), как представляется, проложил путь к компромиссу: Шандрук со своим все еще «непризнанным» Украинским комитетом будет формально считаться представителем исключительно Галиции – которую Власов охотно признал нерусской. Шандрук будет командовать украинской (Галицкой) армией; другая дивизия, состоящая из восточных украинцев, которые хотели бы встать под знамена Власова, будет сформирована под эгидой КОНР. На своей второй и последней встрече с Власовым, в феврале 1945 г., Гиммлер санкционировал эту идею в принципе. Гитлер, информированный об этом Риббентропом, раздраженно выговорил последнему, чтобы тот перестал заниматься ерундой. В результате проект развалился. 23 февраля 1945 г. Розенберг, с согласия СС, официально уполномочил Шандрука возглавить «Украинский национальный комитет», последний сепаратистский орган, возникший под крылом министерства оккупированных восточных территорий. Политика компромиссов между Власовым и украинцами сопровождалась сменой кадров, которую произвел группенфюрер СС Отто Вахтер, бывший губернатор Галиции и посредник от СС между Власовым и националистами. Хотя и резко нацистский, антизападный и антисемитский в своих публичных высказываниях, Вахтер получил признание своих коллег за определенную тактичность и способность объединять различные фракции.
Гиммлер вышел из всех этих мелких стычек невредимым и жаждущим действий. Внутренние интриги должны были продолжиться. Гиммлер поручил Бергеру превратить – при умелом использовании – «досадную помеху в виде операций, проводимых в настоящее время министерством оккупированных восточных территорий, в конфликт между МИД и восточным министерством». Две недели спустя Бергер послушно доложил рейхсфюреру СС, что «я всеми силами стараюсь держаться подальше от этой борьбы за власть (между Розенбергом и Риббентропом), чтобы действовать более активно в деле раскола между ними». Не изменилось и отношение Гиммлера к России. Его жесты в сторону КОНР оказались лишь уловкой. Он все еще придерживался мнения – в 1945 г.! – что западная граница будущей России должна формироваться по Москве.
«Центром притяжения будущей России должно стать Восточно-Русское Сибирское государство, экспансионизм которого должен быть направлен в сторону Персидского залива. Предполагая отказ [России] от политики экспансии на Запад, дружба с [такой] Россией вполне возможна…» Гиммлер не мог не знать, что даже Власов и его сторонники не приняли «расклад» подобного рода, но это ни в малейшей степени его не беспокоило.
Внутри самой империи СС Бергер теперь сотрудничал с Шелленбергом (и косвенно Гиммлером и Кальтенбруннером) в использовании бывших советских кадров. Столкнувшись с этой мощной комбинацией, гестапо – последний оплот антивосточного фанатизма в СС – было вынуждено уступить. Его последний злобный акт – использование лидеров НТС, арестованных в середине 1944 г., в качестве рычага давления на КОНР, – потерпел неудачу. В начале 1945 г. Власову было предложено написать Кальтенбруннеру, что, хотя он и не поддерживал планы «горячих голов» из НТС, возможно, программа объединения всего бывшего советского состава для борьбы с большевизмом требует их освобождения. После второго ходатайства Кальтенбруннера отказ «гестапо Мюллера» освободить их был аннулирован, и, когда в марте 1945 г. Красная армия уже приближалась к Берлину, руководство НТС освободили под личные гарантии руководства КОНР в том, что они будут держаться подальше от политики.
Действующие лица
По мере того как в последние месяцы войны органы немецкой правительственной машины начали страдать от постепенной атрофии, ее противоречивые и все более самоуправляемые элементы придавали мало значения тому, что по-прежнему оптимистично называлось восточной политикой. Что касается самой Германии, ощущавшей тяжесть вторжения с двух направлений, то здесь нацистская верхушка была озабочена более безотлагательными вопросами. Постепенный развал центрального управления, а также инертность немцев, порожденная чувством тщетности и обреченности, дали советским перебежчикам больше возможностей взять в свои руки если не свою судьбу, то хотя бы непосредственную деятельность. Тем не менее практически накануне капитуляции немецкие чиновники продолжали заниматься своей глубоко укоренившейся рутиной, отвечая на бюрократические запросы разработкой политического курса и составлением отчетов в оптимистическом духе.