Вот и подошли к концу три года германского правления в этой «наименее известной стране Европы». Политика Кубе и Готтберга, несомненно, отличалась от политики Коха. В то время как Кох не признавал население в целом как политический фактор, Кубе и Готтберг под влиянием происходивших событий перешли к сокрытию нацистских целей и продвижению одной конкретной группы, крайних националистов. Однако, как свидельствовал один немецкий эксперт, «Кубе и Готтберга мало заботило оказание помощи подвластному им населению; лишь благодаря повседневным проблемам они убедились в полезности участия коренного населения в обязанностях администрации путем постепенного предоставления ему все больших прав. Главным стимулом для Готтберга были, несомненно, многочисленные примеры, демонстрировавшие, что с партизанами можно успешно бороться только с помощью белорусов».
С другой стороны, как это ни парадоксально, из всех групп у националистов было меньше всего шансов сплотить людей во имя целей Германии. Националисты более раннего поколения по большей части были уничтожены Советами; рядовые белорусы и значимые небелорусские меньшинства на территории страны были просто раздражены деятельностью Островского.
Казалось, что «широкие массы» не особо волновали какие-либо сугубо «политические» вопросы. Материальные и моральные аспекты – немецкие реквизиции, партизанские набеги, избиение и унижение, принудительный труд, колхозы – были куда более насущными проблемами.
В то время как на Украине любые проявления «коренных» движений подавлялись, в Белоруссии именно к этим группам отношение оставалось толерантным, поскольку в небольших количествах такие группы с наименьшей вероятностью могли бы сплотить людей ради их дела. Антивеликорусские надежды Розенберга, подорванные его подчиненными на Украине, так и не смогли взойти в Белоруссии. Главный немецкий козырь оказался не в той колоде: сепаратизм здесь оказался слабее, чем в любой другой советской республике. Меры, направленные на поощрение националистов, мало кого побудили встать на сторону Германии, зато многих настроили против нее.
Кох никогда не пытался казаться тем, кем он не был, в то время как руководство в Минске пыталось «смягчить» зверства и нарушения видимостью уступок и многословием. Расхождения между немецкими словами и действиями были слишком явными и слишком остро ощущались, чтобы остановить массовое отчуждение – процесс, подогреваемый партизанским движением в большей степени, чем в Украине, в основном из-за более благоприятного ландшафта. Сравнение политики, применяемой в «Остланде» и в Украине, показывает как доктринерство и беспорядочный экстремизм Коха, так и обернувшуюся крахом запоздалую тактику притворной «дружбы» и просепаратизма Кубе и Готтберга. Разница в «политике», насколько бы важную роль она ни играла в немецком подходе, была недостаточно велика, чтобы повлиять на общественное мнение. Для рядовых жителей обе эти политики являлись одной и той же презренной формой иноземного гнета.
Глава 12
Полумесяц и свастика: Турция и Кавказ
Ось Берлин – Тбилиси
Кавказ с его сложной демографией, ценными ресурсами и таинственными легендами и обычаями оказался под властью России после затяжной борьбы, отмеченной кровавыми завоеваниями и «добровольными» аннексиями, длившейся до конца 70-х гг. XIX в. Будучи очагом революционной лихорадки до свержения царизма в России, он стал свидетелем краткого периода независимости в результате центробежного процесса, запущенного захватом власти большевиками. Тогда три закавказские области – Грузия, Армения и Азербайджан, каждая со своими особыми историческими традициями, даже обрели международное признание. Четвертая область, Северный Кавказ, гораздо более разнородная по национальному, культурному и социальному составу, была охвачена множеством внутренних конфликтов. В 1920–1921 гг., несмотря на враждебные действия стран Запада, молодое Советское государство завершило захват всего Кавказа[39]
, который вскоре (в конце 1922 г.) стал неотъемлемой составляющей СССР; к 1941 г. Армения, Грузия и Азербайджан были союзными республиками, а Северный Кавказ входил в состав РСФСР с рядом так называемых автономных республик и областей. Как и везде, советская политика на Кавказе способствовала развитию местной культуры и участию коренных народов в политических делах, в то же время жестоко карая за политическую и идеологическую неортодоксальность.В нацистском сознании концептуальный образ будущего Кавказа оставался более размытым, чем образ Украины или Великороссии. С самого начала были очевидны только три вещи: потребность Германии в кавказской нефти; «знание» нацистов о том, что население Кавказа было в основном неславянским и «арийским»[40]
; и отсутствие у Германии планов по заселению Кавказа.