Город дымился еще несколько дней. Шарлю надоело наблюдать за этой жуткой вакханалией своих наемников, и он приказал мессиру Филиппу де Кастру срочно навести порядок. К исходу вторых суток после взятия города было повешено с десяток особо разбушевавшихся пехотинцев и пикинеров, после чего войско, поняв, что король не шутит и настроен весьма решительно, скрепя сердцем прекратило свои безобразия. Но этот резкий поступок, вылившийся в казни их товарищей, подтолкнул многих из них к дезертирству. Смотр, проведенный на следующее утро, наглядно показал, как ненадежны наемники. Около пяти сотен арбалетчиков и пикинеров бросили армию и скрылись в неизвестном направлении, отправившись по домам или сбившись в банды, начавшие грабить всех, и своих, и чужих, лишь бы была нажива…
– Еще один такой штурм, ваше величество, и мы останемся без пехоты… – снова заворчал Филипп де Кастр, когда после утреннего смотра армии зашел в палатку короля. – Нельзя лишать победителей права разграбления города в течение трех дней. Таков обычай…
– Ладно, мессир Филипп, будем считать, что я немного погорячился… – с недовольным лицом ответил король. – С кем не бывает…
Филипп довольный тем, что король, наконец-то, признал, хотя бы отчасти, свою неправоту, покинул палатку и направился с удвоенной силой наводить дисциплину среди своих наемников. Лагерь зашевелился, ожил, отовсюду послышались крики командиров, брань, в общем и целом, начались обыденные армейские будни. В течении суток Филипп де Кастр и его командиры приводили в чувство своих подчиненных, усиливая внешние патрули и буквально оцепив лагерь оруженосцами и конюшими, взятыми у мессиров де Вандом и Ги де Леви из его флорентийского отряда.
Шарль весело и с огромной пользой проводил время, встречаясь с представителями соседних городов, старшинами селений, священниками и аббатами монастырей, которым много обещал и клялся чтить старинные кутюмы, о которых, по чести сказать, он имел весьма отдаленное представление. Что и как было в этих древних законах, он не знал, да и, по большому счету, в настоящий момент это было совершенно неважно. Важным было лишь то, что определенная часть местного населения королевства, которое он пришел покорять во главе армии, попыталось признать в нем нового сюзерена или, чего греха таить, попросту выжидало, разыгрывая с новой силой и наблюдая, кто кого переборет.
Играть на чувствах ненависти к мусульманам, переселенным покойным Фридрихом под Лючеру из Сицилии, он долго не мог, поэтому, Шарлю приходилось буквально каждый раз придумывать все новые и новые обещания, послабления и вольности, от которых у него самого порой волосы вставали дыбом.
– Сир, – Гоше де Белло, как всегда, бледный словно смерть, решил однажды спросить короля, закончившего очередную встречу с торговцами и ремесленниками Апулии, – неужели мы станем подтверждать все ваши слова? Вы не представляете, насколько оскудеет казна от…
– Я, что, похож на идиота? – Шарль резко прервал речь своего казначея. Он окинул Гоше с ног до головы обжигающим взглядом. – Ничего из того, что было утверждено Фридрихом, я не стану отменять! Слава Богу, что при всем своем «своеобразии» он всегда заботился о наполнении своей казны. А она, прости меня Господи, у него всегда наполнялась исправно…
– Уф-ф-ф… – с облегчением выдохнул казначей, вытирая пот со лба. – Я-то я, признаться, подумал…
– Твое дело думать только о казне… – оборвал его король.
В этот момент в палатку вошел Лука де Сент-Эньян, который доложил о прибытии послов-парламентеров, направленных Манфредом. Шарль удивленно посмотрел на него, почесал затылок и произнес:
– Поставьте мой походный трон на вершине холма, откуда виден дымящийся город. Я встречу их там. – Он щелкнул пальцами, приказывая слугам облачать его в парадные одежды. – Сегодня я надену мой новый шлем-сервильер с двойной короной…
Послы медленно приблизились к Шарлю, который величаво восседал на походном троне. Его стальная кольчуга, сплетенная из нескольких тысяч мелких колечек, сияла серебристыми искрами на солнце, а ярко-синий шелковый сюркот, украшенный лилиями Франции, был украшен гербом Неаполя и Сицилии. Довершал это убранство шлем-сервильер, украшенный коронами королевства. Открытое лицо Шарля излучало величавый покой и какое-то снисхождение к послам, которые сразу осунулись, сгорбились и приняли немного жалкий вид, лишившись спеси и надменности. Вид разрушенного и еще дымящегося Сан-Джермано, раскинувшегося у подножия небольшого холма, красочно дополнял картину, лишая их всех преимуществ в переговорах, на которые они рассчитывали, не предполагая, что неприступная твердыня Манфреда будет взята столь быстро и неожиданно легко.
После обмена пустыми приветствиями и необходимыми формальностями послы перешли к основной цели своего визита – надежде затормозить продвижение войск французов, предложив Шарлю видимость перемирия и раздела королевства на части, причем, они предполагали уступить лишь северные области, уже захваченные армией противника, и не располагали полномочиями уступать Апулию и Сан-Джермано.