Заклятие древних маори. Последний занавес

– …на три части. Остальное делится на три части. – Наступил кульминационный момент. Своей будущей жене, Томасу и Седрику он оставляет в равных долях право пожизненного владения остатком своего имущества. Проценты от этих средств должны находиться в трастовом управлении и пойти в конечном итоге на сохранение и дальнейшее субсидирование Анкретона как исторического музея драмы, которому предстоит называться Мемориалом Генри Анкреда.

– Трах-тибидох-тибидох! – выдохнул сидевший рядом с Трой Седрик. – Потрясен, честное слово, потрясен. Могло быть гораздо хуже.

Тем временем сэр Генри быстро перечислял оставшиеся пункты. Благодарение Господу, его сын Клод – тут сэр Генри слегка повернулся в сторону Дженетты – унаследовал немалую сумму от своей бабушки по материнской линии, что, наряду с нажитым благодаря собственным талантам, позволило ему обеспечивать жену и (тут сэр Генри метнул мгновенный взгляд на Фенеллу) дочь. Его дочь Полин (Трой услышала, как с ее стороны донесся какой-то нечленораздельный звук) достойно обеспечивал при жизни и оставил ей щедрое наследство покойный муж. У нее есть собственные взгляды на воспитание детей, и никто не мешает ей им следовать.

– Что, – с энтузиазмом заметил Седрик, – наносит изрядный удар по Полу и Пэнти, вам не кажется?

– Тихо! – зашипела сидевшая по другую руку от него Дездемона.

Сэр Генри пустился в несколько туманные и двусмысленные рассуждения о ценностях семейного единства и непозволительности, каковы бы ни были временами соблазны, его нарушения. Внимание Трой вновь отвлеклось, но ее быстро вернул на землю звук собственного имени:

– Миссис Агата Трой Аллейн… Ее исполненное драматизма и, если мне, как его герою, будет позволено сказать, выдающееся произведение, которое сейчас предстанет перед вашими глазами…

И тут, к своему величайшему изумлению, Трой услышала, что портрет завещается Нации.

V

– Дело не в деньгах, Милли. Дело не в деньгах, Десси, – рыдала Полин в гостиной. – Наплевать мне на деньги, Джен. Это рана, это жестокий удар по моей любви. Вот что самое плохое, девочки. Вот от чего всего больнее.

– На твоем месте, – наполовину засмеялась, наполовину закудахтала Миллимент, – я бы и о деньгах пожалела.

Мисс Орринкурт, как обычно, пошла заниматься косметикой. Дамы разбились на две группы – те, кто имеет, и те, кто не имеет. Десси, наследница, хоть и не вполне удовлетворенная, переходила из лагеря в лагерь.

– Гнусность, конечно, – заметила она, – но после всего, что я наговорила об этой Орринкурт, хорошо еще, что хоть что-то досталось. А ты, Джен, что о ней думаешь?

– Мне кажется, – задумчиво сказала Дженетта Анкред, – что в ней есть нечто настоящее. То есть я хочу сказать, что иногда спрашиваю себя, вполне серьезно, а вдруг это просто кого-то одели и научили разговаривать, и все остальное, и в общем, это какой-то гигантский розыгрыш. Потому что, по-моему, не могут же люди так абсолютно соответствовать модели. Но конечно, она слишком мила, чтобы быть розыгрышем.

– Мила! – возопила Дездемона. – Джен, помилуй, о чем ты? Из третьего ряда хора, да и там ничем не выделяется.

– Может быть, но в наше время и хористки довольно милы, правда, Фенелла?

Фенелла с самого начала полностью устранилась от участия в общем разговоре, и теперь, когда все обернулись в ее сторону, она уставилась на присутствующих, и на щеках у нее вспыхнули два ярких пятна.

– Хочу сказать, – начала она громким дрожащим голосом, – что мне очень жаль, мама, и ты, тетя Полин, что из-за меня с вами так позорно обошлись. Нам-то самим все равно. После всего, что он сказал, мы так или иначе не взяли бы от него ни пенни. Но вас с Пэнти жаль.

– Да ладно, дорогая, – мать обняла ее за плечи, – все это очень мило с вашей с Полом стороны, но давай обойдемся без речей, ладно?

– Да, но, мама…

– Обе семьи очень хотят, чтобы вы были счастливы, верно, Полин?

– Естественно, Дженетта, само собой, но…

– Все, Фен, довольно, – сказала Дженетта. – Само собой значит само собой, и это уже хорошо.

Полин с явно недовольным видом отошла с Дездемоной в угол.

Дженетта протянула Трой сигарету.

– Наверное, – пробормотала она с дружелюбной улыбкой, – высказалась я не самым лучшим образом, но, по правде говоря, я с подозрением отношусь ко всем этим кровоточащим ранам. Я слышала от мистера Рэттисбона, что ваш муж возвращается. Потрясающе, а?

– Да, – согласилась Трой, – это сейчас для меня главное.

– А все остальное выглядит смутным и двухмерным? В моих глазах так бы оно и было.

– В моих тоже. Все в голове перепуталось.

– Ну, Анкреды-то, конечно, если уж на то пошло, двухмерны на самом деле. Особенно мой тесть. Интересно, писать его от этого было проще или труднее?

Не успела Трой ответить на этот занятный вопрос, как на пороге, раскрасневшийся и ухмыляющийся, появился Седрик. Он принял романтическую позу, прислонился к двери и замахал носовым платком.