Заклятие древних маори. Последний занавес

Если в этих дурацких розыгрышах виновата не Пэнти, тогда кто же? Если за всем этим стоит кто-то один, то Пэнти оправдана. Но ведь может быть так, что красками перила измазала Пэнти, а уж дальше действовал кто-то другой. Вообще, учитывая послужной список Пэнти, за ней такие фокусы водятся. Хорошо бы знать, что думает насчет детской психологии современная наука. Характерно ли такое поведение для ребенка, который хочет быть в доме главным, а ему кажется, что его всячески притесняют или не обращают на него внимания? Но Трой была уверена, что Пэнти говорила правду, отрицая какое-либо участие в проделках с красками. И если только мисс Эйбл не лжет, то и летающую корову к портрету пририсовала наверняка не она, хоть, спора нет, некоторая предрасположенность к коровам и бомбам у нее имеется. Трой беспокойно заворочалась в постели, и ей показалось, что, помимо ветра и дождя, она услышала бой Больших Часов. Имеет ли значение тот факт, что добавления к портрету всякий раз делались на сухой части полотна и, таким образом, не принесли картине вреда? Кто из взрослых в доме способен учитывать это? Седрик. Ведь он и сам рисует, хотя скорее всего акварели. Ей казалось, что его эстетическое чувство, при всем своем своеобразии, – чувство истинное. Его инстинктивно отвращает такого рода вандализм. Да, но что, если он понимает, что вреда от этого картине не будет никакого? Хорошо, но какой у него может быть мотив? Седрик вроде ей симпатизирует, зачем ему портить ее работу? Трой перебирала в памяти всех обитателей дома, отвергая одну версию за другой, пока не дошла до мисс Орринкурт.

Для нее такие откровенно вульгарные штучки вполне характерны. А не может ли быть так, со смущенной усмешкой подумала Трой, что мисс Орринкурт весьма не понравилось то изысканное внимание, которое уделяет своей гостье сэр Генри? Может, она вообразила себе, что сеансы превратились просто в еще один повод для более откровенных заигрываний, более страстных поглаживаний по ладони, более многозначительных пожатий локтя? «Черт, – пробормотала Трой, ворочаясь в постели, – что за идеи приходят посреди ночи!» Нет, это уж слишком. Не исключено, что просто одна из престарелых служанок совсем выжила из ума и занялась этими фокусами. «Или Баркер», – уже засыпая, подумала Трой. Под шум дождя и завывание ветра в голове теснились совсем уж невероятные образы. Вот она видит, как на башню летят с ночного неба бомбы. В самый последний момент бомбы превращаются в зеленых коров. Весело подмигивая ей и заигрывая на манер Седрика, они сбрасывают свои мягкие снаряды и явственно произносят: «Шлеп, шлеп, шлеп, дражайшая миссис Аллейн».

– Миссис Аллейн. Дражайшая миссис Аллейн, просыпайтесь же.

Трой открыла глаза. У ее кровати стояла, полностью одетая, Фенелла. При слабом свете зари лицо ее было очень бледно. Она нервно сжимала и разжимала ладони. Уголки губ были опущены, как у готового расплакаться ребенка.

– О Господи, ну что еще?! – воскликнула Трой.

– Я подумала, надо мне сказать вам. Больше некому. Все словно обезумели. Пол не может оставить мать, мама пытается успокоить тетю Десси, та в истерике. Да и я едва на ногах держусь. Мне просто надо с кем-то поговорить.

– Да в чем дело-то? Что стряслось?

– Дед. Баркер принес ему молоко. И увидел. Лежащим. Мертвым.

III

Нет худшего жребия, чем оказаться в чужом доме, куда пришло горе. Чувство одиночества, ощущение постоянного вмешательства в чужую беду, когда тебе кажется, что только болтаешься под ногами и от тебя бы с облегчением избавились, – все это повергает в состояние постоянной неловкости, которой суждено оставаться невысказанной. А если ничем не можешь помочь, то это чувство лишь обостряется. Пожалуй, Трой была только рада, что Фенелла пришла к ней искать утешения. Она поспешно разожгла вчерашние угли, усадила дрожащую, как щенок, Фенеллу следить за огнем, пока она принимает ванну и одевается, и когда дитя наконец расплакалось, принялась слушать сбивчивый рассказ. Фенелла все время возвращалась к тому моменту, когда в отношениях между ней и дедом возникла трещина.

– Ужасно, что мы с Полом причинили ему такую боль. Нам никогда уж себя не простить – никогда, – рыдала она.

– Ну, ну, – прервала ее Трой, – глупости. Вы с Полом сделали то, на что имели полное право.

– Но мы были слишком жестоки. С этим вы не можете не согласиться. Мы причинили ему большое горе. Он сам это сказал.

Действительно, сэр Генри говорил это много раз, и с большим нажимом, и непонятно, что двигало им – злость или искреннее переживание. Тогда Трой решила зайти с другой стороны.

– По-моему, он смирился с этим, – сказала она.