Заклятие древних маори. Последний занавес

Большую часть того последнего дня Трой ходила из своей комнаты в театрик и обратно, стараясь ничего не забыть, тем более что вещей у нее было немало. Кот Карабас решил обосноваться в ее комнате. Вспоминая о том, где он провел минувшую ночь, Трой всякий раз вздрагивала при прикосновении к его шерсти. Впрочем, они давно уже были в дружеских отношениях, так что вскоре Трой стало даже приятно в его обществе. Поначалу Карабас наблюдал за ней с некоторым интересом, время от времени вскакивая на узлы с одеждой, которые она разложила на полу и на кровати. Когда Трой отпихнула его, он заурчал, негромко мяукнул и прижался носом к ее руке. Вот бы узнать, он действительно переживает утрату хозяина? Карабас забеспокоился, и Трой открыла дверь. Пристально взглянув на нее, он опустил хвост и вышел наружу. Ей показалось, что он снова замяукал на лестнице. С неясной тревогой в душе Трой вернулась к сборам, время от времени прерываясь, чтобы нервно пройтись по комнате или взглянуть в окно, на мокрые от дождя деревья. Трой наткнулась на рабочий блокнот и принялась машинально набрасывать портреты членов семьи. Не прошло и получаса, как все Анкреды были зарисованы, – впрочем, получились не столько рисунки, сколько карикатуры, которые она потом покажет мужу. Испытав мгновенный укол совести, Трой поспешно закончила паковать вещи.

Ту часть багажа, которая не поместится в машину, присланную Ярдом, Томас вызвался отправить почтовым вагоном.

Трой угнетало ощущение какой-то нереальности происходящего – словно она сейчас оказалась на переломе собственной жизни. Она утратила контакт не только с окружением, но и с самой собой. В то время как ее руки сворачивали и укладывали, один за другим, предметы туалета, мысли бесцельно метались между теми событиями, что случились за минувшие двадцать четыре часа, и теми, которым еще предстоит случиться. «Я похожа на путешественника, – уныло думала Трой, – способного говорить только о спутниках да всяких мелких дорожных происшествиях, а Рори совершенно неинтересны Анкреды, с которыми ему скорее всего даже познакомиться не придется».

Обед получился призрачным повторением завтрака. Опять собрались все Анкреды, опять они придавали своим голосам особое звучание, опять красноречиво говорили о своей скорби, в неискренность которой Трой не слишком хотелось верить. Она почти не прислушивалась к общей беседе, улавливая лишь обрывки разговоров. Мистера Рэттисбона повезли к пастору. Томас диктует по телефону текст некролога. Похороны во вторник. Голоса не умолкали. Вот и к ней кто-то обратился. В местном еженедельнике прослышали о портрете («Найджела Батгейта рук дело», – подумала Трой) и хотели бы прислать фотографа. Трой что-то возразила, что-то предложила. Седрик, который до сих пор молчал и лишь беспокойно ерзал на своем месте, при обсуждении этой темы немного оживился. Затем речь зашла о мисс Орринкурт, которая заявила, что выйти к столу не в состоянии, и обедала в собственных апартаментах.

– Я видела, как ей несут полный поднос, – заметила со своим обычным загробным смехом Миллимент, – непохоже, что у нее пропал аппетит.

– Тью-ю, – прошелестели Анкреды.

– Нам скажут, – спросила Полин, – как долго она рассчитывает…

– По-моему, не дольше, – не дала ей договорить Дездемона, – чем потребуется, чтобы завещание вступило в силу.

– А я вот что скажу, – заговорил Седрик, и все присутствующие повернулись к нему. – Быть может, сейчас немного неловко и преждевременно об этом говорить, но задуматься самое время. Наша милая Соня – незамужняя, а это совсем не одно и то же, что вдова Ста… вдова папа? Что скажете?

За столом воцарилось настороженное молчание. Его нарушил Томас.

– Ну да, конечно, – мягко сказал он, оглядывая родичей, – но это зависит от того, как составлено завещание. То есть назначена доля «Соне Орринкурт» или «моей жене Соне» и все такое прочее.

Полин и Дездемона на мгновение задержали взгляд на Томасе. Седрик провел дрожащими пальцами по волосам. Фенелла и Пол не оторвались от своих тарелок. Миллимент, с несколько натужной непринужденностью, сказала:

– Ну, бежать впереди паровоза мы не будем.

Полин и Дездемона переглянулись: Миллимент употребила сакраментальное «мы».

– Это же ужасно, – резко оборвала всех Фенелла, – ужасно затевать разговор о дедовом завещании, когда он здесь, наверху… лежит… – Не договорив, она закусила губу. Трой заметила, как Пол потянулся к ее руке. Дженетта Анкред, молчавшая на протяжении всего обеда, улыбнулась дочери – осуждающе и тревожно. «А ведь ей не нравится, – подумала Трой, – когда Фенелла ведет себя как все Анкреды».

– Дорогая Фен, – негромко проговорил Седрик, – ты-то, конечно, можешь позволить себе быть такой великодушной, такой нравственной. То есть я хочу сказать, тебя же в этой лодке точно нет.

– По-моему, Седрик, это звучит довольно оскорбительно, – сказал Пол.

– Ну что, все высказались? – поспешно вмешалась Полин. – В таком случае, миссис Аллейн, быть может…

Извинившись, Трой под каким-то предлогом отказалась перейти вместе с дамами после обеда в гостиную.