– Вот это мне трудно сказать. Может, помня об этой мерзкой брошюрке, что обнаружилась в блюде для сыра (тут, должен сказать, я вижу руку Пэнти), мы в один голос вскричали «крысиный яд» и тем самым выпустили на волю свору собак? По-моему, Полин, отчеканив «дымом не пахнет» (или она сказала «ничем не воняет»), «обогрева нет», протянула: «Где бы она могла достать мышьяк?» – и тут Милли (моя матушка), а может, это был я сам, вспомнили про потерявшийся крысиный яд. Так или иначе, едва слово прозвучало, как Полин и Десси со всех ног бросились в подозрительные покои. Видела бы их хозяйка. Любезная Соня! Положим, «любезная» с оговорками. Спальня – кавардак, где повсюду валяются какие-то безвкусные розовые оборочки, смятые платья, куклы выглядывают из-за подушек либо восседают на телефонах, можете себе представить?
– Хорошо было бы, – сказал Аллейн, – посмотреть на саквояж.
– Да? Я так понимаю, вас интересуют отпечатки пальцев? Разумеется, он у вас будет. И чтобы любезная Соня не знала, верно?
– Если можно.
– Сам схожу за ним наверх. А если Соня там, скажу, что ей звонят.
– Спасибо.
– Хотите, чтобы я прямо сейчас пошел?
– Одну минуту, сэр Седрик, – остановил его Аллейн, и Седрик вновь наклонился к нему с тем же озабоченным и в то же время невинным видом. – Зачем вам с мисс Соней Орринкурт понадобилось придумывать все эти розыгрыши?
Неприятно было наблюдать за тем, как постепенно бледнеет лицо Седрика. Веки его отяжелели, мешки под глазами приобрели лиловатый оттенок. Рядом с ноздрями пролегли небольшие бороздки. Бесцветные губы выпятились и затем растянулись в некрасивой улыбке.
– Н-да, – пробормотал он. – Вот так оно и бывает. Выходит, любезная Соня все вам выложила. – И, поколебавшись мгновение, Седрик добавил: – Что ж, дорогой мистер Аллейн, что касается меня, то с любезной Соней покончено.
– Полагаю, мне следует пояснить, – помолчав, заметил Аллейн, – что мисс Орринкурт никаких признаний насчет розыгрышей не делала.
– Не делала?! – непроизвольно вырвалось у Седрика. Он опустил голову, уставившись на ковер под ногами. Аллейн заметил, что он нервно сжимает и разжимает пальцы. – Какой безупречный ход, – прозвучал голос Седрика. – Старая, очень старая шутка. Древняя комбинация. Я и не знал, но вы меня научили. И вот я в ловушке, с потрохами, как говорится, съеден. – Седрик поднял голову. На лицо его вернулась краска, оно стало как у обиженного ребенка. – Пообещайте, что не рассердитесь. Понимаю, звучит по-детски, и все-таки. Оглянитесь, умоляю вас, мистер Аллейн, оглянитесь вокруг себя. Попробуйте ощутить этот особенный привкус Замка Катценйаммер. Его нынешний невыносимый фасад. Этот кошмарный викторианский стиль внутри. Мрачность. Да, в особенности мрачность.
– Боюсь, я не совсем понимаю вас, – пожал плечами Аллейн. – Разве что вы пытаетесь объяснить, каким образом можно оживить архитектуру и всю обстановку Анкретона, пририсовывая к портрету деда очки и летающих коров.
– Но я не делал этого! – взвизгнул Седрик. – Такой чудесный портрет! Поверьте, я тут ни при чем!
– А краска на перилах?
– Тоже не моя работа. Любезнейшая миссис Аллейн! Да в самом кошмарном сне…
– Однако же обо всех этих фокусах вам известно, не так ли?
– Работа не моя, – повторил Седрик.
– А послание, начертанное на зеркале? И грим на кошке?
– А, это… – нервно захихикал Седрик.
– Это, это. А ведь у вас под ногтями была красная гримировальная краска, верно?
– Ну что за глаз! – вскричал Седрик. – Любезнейшая миссис Аллейн! Неоценимая для вас помощница.
– В общем, вы…
– Старик, – перебил его Седрик, – питал особое пристрастие к рококо. Ну и я просто не смог устоять перед соблазном. А что касается кота… Это был каламбур в красках. Кошачьи усы.
– А к подушке-пищалке на стуле деда вы имеете какое- нибудь отношение?
– А что, вам кажется, шутка слишком ядреная, чересчур раблезианская? Купила подушку Соня, а положил ее туда я – не отрицаю. Ну и что в этом такого особенного? К тому же, дорогой мистер Аллейн, если мне будет позволено вымолвить хоть словечко в свою защиту, хотелось бы понять, каким краем все это связано с нашим общим делом?
– Полагаю, все эти фокусы могли быть придуманы для того, чтобы заставить сэра Генри изменить завещание, а вы ведь не будете спорить, что завещание, вернее, оба завещания тут очень даже при чем.
– Боюсь, это слишком тонко для моих бедных мозгов.
– Ведь все знали, что до всех этих событий главной наследницей сэра Генри была его младшая внучка?
– Ну, это трудно сказать. Все мы то в фаворитах оказывались, то в изгоях.
– И все же, если это верно, то разве не повлияли бы эти фокусы, приписанные девочке, на позицию вашего деда? – Аллейн помолчал, но ответа так и не последовало. – Слушайте, скажите, почему вы все-таки заставили его поверить, что все это ее рук дело?
– Это дьявольское отродье вечно себе всякие безобразия позволяет. Надо полагать, чувство оскорбленной невинности оказалось для девчонки совершенно внове.