Заклятые враги

И люди ему тоже были по душе. Они казались открытее, проще; за короткие сорок, семьдесят, сто лет многого не успеешь, но они спешили, постоянно спешили. И только некоторые — те, в ком ещё слишком много осталось от того прошлого, от душ, вырвавшихся на свободу, — умудрялись находить свой покой. Дарнаэл любил слушать бойкую, мчащуюся вперёд дарнийскую музыку, часто останавливался, только-только заслышав грубое, хриплое пение военных — искреннее, с каплями тоски по дому и жажды победы.

Эта эльфийская идеальность его раздражала. Ни одно солнце не кажется красивым, когда тучи не пытаются его скрыть; ни один дождь не приносит облегчения, если он каждый раз одинаковый, такой прямой и тёплый — только чтобы земля могла напитаться влагой. В эльфийском государстве не было и капли честности — тут всё вылизанное, правильное, прекрасное. Если шторм — то без единой капельки солнца на небесах, если радуга — так уж без туч и без дождя, даже если это физически невозможно. Во всём этом не было ни капли искренности — даже привычное любование природой вызывало безмерное раздражение. И все эти острые уши, тонкие черты лиц — они казались Дарнаэлу до горького одинаковыми. Эльфам не хватало уродства — ни того, что будет вызывать отторжение, ни того, что заставит замечать красоту. Впрочем, что ж, он ошибался в этом — у них было много отвратительного и непривлекательного, просто древняя раса умудрилась отобрать это у своей внешности и полным букетом посеять в душах. Браво — лучшего шага от эльфов ждать и не следовало! Пусть лучше на клумбах растут сорняки, а под прекрасным храмом льются потоки холодного, осеннего дождя, чем на идеальных лужайках прогуливаются скрытые предатели — вот только почему-то во многом они, такие чудесные и высокоморальные, были со своим божеством несогласны.

И, признаться, он был рад, что эльфы существовали и до него. Рад, что во всех потоках своих воскрешений он рождался человеком, а не возвращался к своему истинному подобию. Потому что сейчас для Дарнаэла не было ничего противнее, чем вернуться в эльфийскую шкуру.

Он подошёл к краю ущелья — когда-то тут тоже плескалось море, но чары сделали своё дело — и вознесли ещё одну тонкую полосу земли. Сюда прыгали самоубийцы — не эльфийские, разумеется, обыкновенные, если их пускали на Ньевидд, сюда сбрасывали кости умерших недостойных эльфов; достойных, напротив, торжественно обращали пеплом над морем.

Что-то подсказывало Дарнаэлу, что недостойных эта лживая земля вот уж сколько лет не видела.

— Ущелье — замечательное место, чтобы прыгнуть, — послышался за спиной холодный раздражённый голос. — Вот уж не думал, что на рассвете встречу тут своего замечательного предка.

Дарнаэл обернулся, только сейчас заметив, что подошёл уже к самому-самому краю. Ему-то ничего бы не случилось, наверное, бессмертный так просто не погибнет, но одно только присутствие Шэйрана на скале, откуда так часто прыгают всевозможные самоубийцы, совершенно его не радовало.

— Я тут встретил свою любовь и тут умер, — проронил Дар. — В конце концов, имею право пройтись по местам былой славы. Меня куда больше смущает твоё присутствие тут.

— Ну, — хмыкнул Шэйран, — тут родилась моя магия. Судя по тому, как весь этот мир мечтает о скорой моей смерти, возможно, она отчаянно желает тут и умереть.

Он бросил холодный, злой взгляд на ущелье.

— Можно подойти и прыгнуть, — продолжил он. — И надеяться, что я умру быстрее, чем мои кости начнут собираться в кучу. Но, в конце концов, меня не затопили эти твои божественные кровавые рубины. Право слово, для опыта было бы куда полезнее хоть раз и вправду умереть. Да хоть от того меча.

Дарнаэл хмыкнул.

— Ущелье не позволит тебе исцелиться, — протянул он. — Это ведь придумали для убийства и одарённых эльфов тоже. Я просто перерожусь вскоре, но не хочется тратить уникальный шанс научить наследника своего замечательного дара.

— Я не хочу учиться.

— Что за глупость? — фыркнул Дарнаэл. — В тебе плещется такая магия! Ты просто обязан всему этому миру развивать её и становиться сильнее. И что ты сейчас мне заявляешь? Что не желаешь учиться?

— Моя мать ясно продемонстрировала мне, что толку от меня как от волшебника никогда не будет. А ещё, если судить по всему, что я видел, по тому, во что чары обратили Тэллавара, я как-то и не хочу.

— Тебе дарована небесами власть, — Дарнаэл сложил руки на груди. Дарована она была отнюдь не небесами, и он отлично об этом знал, но никогда и не думал, принимая решение насчёт наследования дара, что его драгоценнейший приемник будет так плохо относиться к своим же возможностям. — Воспользуйся ею. В конце концов, ты знаешь, что творится в твоей стране?

Рэй запрокинул голову, всматриваясь в небеса, словно спрашивая, зачем они вообще подарили ему эту силу. Он о ней не просил; в конце концов, с его родителями было бы куда спокойнее прожить безо всякого волшебства — просто не лезть на рожон и не желать устроиться на троне.

Дарнаэл Второй достаточно силён, чтобы править ещё лет сорок, а потом… а потом как уж сложится, Шэйран так далеко предпочитал не загадывать.