Заклинатель змей. Башня молчания

- Владей! Хватит болтать. Но зачем же - при свете? Лучше ставни закрой. Ох, жарко! - Хамид расстегнул куртку на груди, - и перед обомлевшим шейхом открылась нежная ложбина, по сторонам которой угадывались подозрительные выпуклости...

Что за наваждение? У аскета закружилась голова. Он ничего не понимал. Это ифрит, злой дух.

- Эй, мусульмане! - окликнул их Омар со двора. - Время полуденной молитвы.

Шейх испуганно заторопился:

- Я пойду совершу омовение. И тебе бы надо, - буркнул он с отвращением, скосив неприязненный взгляд на толстый зад слуги.

- Обязательно! - звонко воскликнул Хамид. - Может, вместе пойдем? - предложил он игриво. - Я полью, помою...

- Будь проклят, шайтан.

Пока задумчивый Абу-Хамид готовился к ритуалу, беспечный Хамид, хихикая, что-то рассказывал Омару Хайяму, хлопотавшему у котла в летней кухне.

Тот, сдержанно посмеиваясь, что-то мычал, довольный.

- Бисмилла! - Носильщики паланкина, которых Омар оставил во дворе ждать почтенного шейха, расстелив на земле поясные платки, принялись за хуфтан - полуденную молитву.

Омар не молился. Шейх и мальчик вернулись в жилье.

- Где тут кабла? - вопросил Газали, стараясь определить сторону, в которой находилась Кааба, храм в Мекке, куда мусульманину следует обращаться с молитвой.

- Кааба? - сказал Хамид. - Я знаю, где она. Стена с окном - на севере; с нишами, выходит, на юге. Молись в юго-западный угол, там и есть Кааба...

- Становись рядом, - приказал богослов.

Они чинно встали рядом и, прочитав вступительные строки молитвы, упали на колени.

Когда настало время биться лбом о землю, Газали, снедаемый неясной тревогой, скосил глаза на слугу, на его немыслимый зад. Руки у шейха заныли и затряслись. Мальчишка, тоже скосив на Газали свои грешные лукавые глаза, ехидно хихикал.

Видно, ему надоело все это, он встал, прекратил молитву. И Газали ощутил с леденящей жутью, как Хамид греховно прикоснулся к его тощему заду босой ногой. Этакий легкий пиночек...

- Нечестивец! - возопил Газали. - В аду тебе гореть! Ты нарушил мою молитву.

Поднимаясь, он увидел, - только теперь; давеча, находясь в растерянности, не заметил, - что в углу, на который он молился, висит, раскорячив руки и ноги, индийская медная идолица...

- Молись на меня, хилый дурень! - Слуга сорвал тюрбан, и на плечи его черной тучей упали кудрявые волосы. Кушак полетел в одну сторону, куртка – в другую, и перед помертвевшим святошей предстало почти нагое девичье тело...

Хамида схватила в нише бубен, застучала в тугую кожу, звеня погремками, и пустилась в греховный пляс Она плясала, мелко дрожа, в такт дробному стуку бубна ладным смуглым животом, вздергивая крутые бедра и ритмично вертя задом.

Груди ее, в лад всему, трепетали, точно янтарные крупные груши на ветке, дрожащей от ветра. Штаны, приспущенные почти до паха, казалось вот-вот спадут. Но не спадали...

Это ужасно! Газали, бессильно рухнув на подстилку, глядел на танцовщицу безумными глазами. В нем проснулось что-то забытое, властное. Он скорчился, плотно сдвинул колени, со стоном выгнулся - и потерял сознание.

- Омар! - закричала Хамида в испуге. - Сомлел твой святой.

- Как сомлел? - прибежал на ее зов встревоженный Омар.

- Ну, познал высшую истину. Слился с богом. Хвост откинул, - уточнила она по-простецки, что и выдавало род ее занятий.

- Ты что? Не дай бог. Только этого нам не хватало! - Омар плеснул в лицо шейху холодной воды. У того дрогнули веки. - Нет, еще не слился. Но уже готовенький. Бишкен, как говорят братья-тюрки. Поспел...

Отрешенно, уныло сел Газали, приподнявшись с помощью Омара. Он был еще где-то по ту сторону добра и зла. Хамида надела куртку, но не запахнула, и пуп ее глядел на шейха коварным глазом.

- И это - мужчина? - Она залилась сочным здоровым смехом. - Глиста! Фитиль сухой. Райских дев ему подавай. Что ты можешь, бледная немочь? Ты предстанешь там дохлой тенью. Омар Хайям на десять лет старше тебя и на тридцать - старше меня, но я его ни на какого молодца не променяю. Вот кто для женщины - бог! А не кто-то за облаками, бесплотный, незримый...

Газали - Омару, замогильным голосом:

- Да накажет тебя аллах! Ты оскорбил мои религиозные чувства. Мои убеждения достойны уважения.

- «Убеждения - уважения», - вздохнул Омар. - Прости. Оскорблять чьи-то религиозные чувства, конечно, не следует. Раз уж это для вас так серьезно. Но уважать их? Уволь. Не очень-то вы уважаете наши убеждения. Я на себе испытал...

Он позвал носильщиков:

- Эй! Почтенный шейх духовно упился вином и любовью, его развезло. Доставьте, друзья, в медресе. Вот золотой.

- В баню отнесите пачкуна, - усмехнулась девица.

Их пути разошлись - навсегда. Еще только раз увидит Омар беднягу Газали, но уже в ином образе...

Посрамленный аскет удалился, Хамида осталась с вертопрахом.

- Не очень ли круто мы с ним обошлись? – усомнился Омар.