Заклинатель змей. Башня молчания

- Тебе придется отказаться от мяса, - сурово сказал богослов. - Если ты вправду намерен идти к богу нашим путем. И от мяса, и от шербета, - а то, я вижу, ты от него дуреешь. Ты испорченный мальчик, - сокрушенно вздохнул Газали. - В тебе, я чую, так и кипят низкие страсти. От тебя исходит грех...

- Это моя эманация, - хихикнул слуга. Его нежное лицо разрумянилось, в черных волосах на верхней губе заблестели капельки пота.

Он действовал на шейха раздражающе, но наставник должен быть терпелив. Газали, не глядя на мальчика, упрямо бубнил:

- Прежде всего ты должен пройти «шариат» - первую стадию приближения к богу. То есть безусловно соблюдать во всех мелочах мусульманское законодательство. Затем «тарикат» - вступление на путь суфийства. На этой ступени следует полностью отказаться от себя, от воли своей. Мюрид должен быть в руках шейха, как труп в руках обмывателя мертвых.

- Извольте! - Слуга с готовностью приподнялся. - Я всегда послушен. Спросите у моего хозяина. Но трупом быть я не хочу, - что может чувствовать труп?

- Никаких чувств! Только совсем отказавшись от них, ты перейдешь на третью ступень - «марифат», то есть дойдешь до познания божественной истины. На третьей ступени суфий, презрев все мирское, изнурением плоти, отшельничеством и постоянным произнесением имени бога, в экстазе постигает его, как бы опьяняясь и соединяясь с ним.

- А я, как выпью, в экстазе льну к Омару...

- Не о вине речь, блудник! И не о прочих мерзостях. Имеется в виду духовное опьянение.

- Блажь, одним словом. Одурь. Как от хашиша.

- Не одурь, а правда! На третьей ступени мюрид поднимается над жизнью, он равнодушен к добру и злу. Для него становится равным нравственное и безнравственное.

- Для меня это давно уже все равно, - заметил Хамид с самым невинным видом.

- На темном пути греха! Но не на светлом пути высшей истины. Достичь которой суфий способен лишь на четвертой, последней ступени, именуемой «хакикат».

Хамид отшатнулся, ибо аскет вдруг вскинул к небу ладони и бороду и вскричал хриплым, надрывисто-рыдающим голосом, как на дервишских радениях - зикрах:

- Фана фи-лла! На которой - о-о! - все земное в нем угасает, он совершенно - о-о! - отрекается от себя, он теряет свое «я» и - о-о-о! - блаженно сливается с богом...

- То есть, как говорят мясники на базаре, «откидывает хвост и копыта», - ехидно заметил слуга.

Проповедник сник. По бороде струились слезы. Хамид смотрел на него с брезгливым испугом. Какая страсть! Как будто о женщине речь. И трепетном слиянии, физическом. Но нет, это холодная, мертвая страсть. Бескровная и бесплотная. Извращенно-духовная. Свет от гнилушки. Самоубийство. В угоду тому, как говорит Хайям, «чего нет - и быть не может».

- А дальше что?

- Дальше? - Аскет, сам уже готовый «слиться с богом», с трудом очнулся от нирваны. - Блеск и радость. Рай. Где текут реки с водой, не имеющей смрада, и молоком, которое не прокисает, и вином, приятным для пьющих, и медом очищенным. Вошедший в сад эдемский нарядился в шелка, в запястья золотые и жемчужные.

Он вытер глаза и губы, будто уже одним глазом заглянул в «сад эдемский» и отведал вина, «приятного для пьющих».

- И только? - удивился Хамид. - Зачем же так далеко ходить? Все это есть и на земле. Для пьющих приятно вино, которое здесь, под рукой, а не где-то в небесных харчевнях, - щелкнул он по сосуду с шербетом. - Вот молоко, чистое, свежее, - всю ночь охлаждалось в ручье. Это вода из горных ключей, ее принес водонос. Хочешь меду? Наложу полную миску, - у нас его целый хум. И запястья есть у меня золотые. - Хамид отвернул широкий рукав, показал...

- Зато праведник там пребывает в объятиях гурий, - вздохнул проповедник мечтательно.

- Разве тут мало гурий? - возразил слуга. - Я знаю одну... - Он закинул руки за голову, томно вытянув ноги. - Куда до нее райским девам...

- Здесь все кратковременно, там вечно.

- Так долго? Бабка моя прожила сто лет. Противно было смотреть на нее.

- Там - вечная молодость.

- Вечно - скучно. Ведь грех тем и соблазнителен, что длится краткий миг. И сей миг - неотложен! Говорит мой хозяин:

Нам с гуриями рай сулят на свете том

И чаши, полные пурпуровым вином.

Красавиц и вина бежать на свете этом

Разумно ль, если к ним мы все равно придем?

Проповедник - злобно:

- Твой хозяин - безбожник! Никогда он в рай не попадет. В аду ему гореть.

- Что ж! Куда господин, туда и слуга. Гореть будем вместе. Но:

Ты не верь измышленьям непьющих тихонь,

Будто пьяниц в аду ожидает огонь.

Если место в аду для влюбленных и пьяных -

Рай окажется завтра пустым, как ладонь!

- Ты развращен до мозга костей, - мрачно сказал проповедник. И мрачный дух подвижничества охватил его ледяную душу. Он ожидал увидеть здесь робкого безвольного мальчишку, который, разинув рот, будет внимать наставлениям, но встретил строптивого и остроумного прощелыгу, и его веселое сопротивление вызвало в шейхе яростную настойчивость. Он погасит в нечестивце огонь кипящих страстей, заморозит горячую кровь! Аллах воздаст ему на том свете за подвиг. - Все равно я тобой овладею! - брызнул шейх слюной. - Я тебя выведу к свету...