Заклинатель змей. Башня молчания

Видно, и впрямь ему надо было сберечь для себя тысяч двадцать-тридцать. Но разве он мог тогда предвидеть, что очень скоро останется ни с чем? Ах, этот Звездный храм...

Омар - смиренно:

- Я... я их пропил.

Ферузэ - решительно:

- Больше ты не будешь пить! Слышишь? Я запрещаю.

Омар усмехнулся. Забавно! Она. Ему. Запрещает. Видно, не совсем в своем уме эта девка.

- Ничего, кроме воды! Разве мало тебе одной меня?

Ого! Она хочет собой заслонить от него весь белый свет. Нет, это не деревенские замашки. Когда и где успела нахвататься? Пожалуй, куда больше трех дней пробыла у старухи Айше. Куда больше.

- Денег-то нет? А еще - поэт...

- Разве поэт, - грустно сказал Омар, - фальшивомонетчик, чтобы купаться в деньгах? Есть, конечно, поэты, которых можно отнести к разряду фальшивомонетчиков. Те, кто пишет в угоду властям пустые скороспелки. Настоящий поэт - человек трудовой и, значит, бедный.

- Кончай свою дурную, беспутную жизнь! Если хочешь, чтобы я у тебя осталась. Ступай на базар. Ты ведь грамотный? Откроешь лавку, будешь прохожим писать прошения. И тем зарабатывать на жизнь. Что мне из того, что ты знаменитый поэт? Будь хоть базарным носильщиком, но человеком порядочным.

…Миг! Он мелькнул, опасный миг, когда эта козявка, вместе с нарядной чадрой, атласными штанами и убогим узелком своим чуть не очутилась, кувыркаясь, на улице, в дорожной пыли. Базарный завсегдатай, носильщик, вор, наркоман - человек порядочный, потому что молится богу и каждый вечер приносит горсть приторных сладостей. А поэт, выходит, нет.

Н-но... перетерпим и это. После стольких дней одиночества он боялся ее упустить. И жалел ее. Куда она пойдет? Пропадет. Опять к старухе Айше?

Омар, чтобы ее прокормить, объявил через соседей, что лечит больных на дому. Сперва недоверчиво, робко, затем распознав действительно дельного лекаря, охотней, смелей, - потянулись хворые к нему со всех сторон. Лечил он их, в основном, отваром из редких растений и мазями, приготовленными из тех же целебных трав. И, конечно, ячменной водкой:

- Обожглась? Ах, бедняжка! Сделай примочку из ячменной водки.

- В желудке боль? Примочку из ячменной водки. Ну, а ты чем страдаешь?

- Судорогами в ногах.

- Поставь их в ячменную водку.

И так далее:

- Лихорадка? Ячменную водку...

- Кашель? Ячменную водку...

- Горячка? Ячменную водку...

И вылечивал их! Они, довольные, хорошо платили. Но все равно денег всегда не хватало.

- Какое чудесное платье у жены шейха Али ибн Ахмеда аль-Мохамеда, - когда у меня будет такое? Не будет завтра к утру - я умру; сколько стоит жемчужное ожерелье, и за что ты меня любишь; у соседки Зохре нос как скалка, она катает им тесто; правда ли, милый, что земля держится на роге быка, а бык на рыбе, а рыба на воде, а вода на воздухе, а воздух на влажности, а на влажности обрывается знание знающих? Конечно, правда, ведь так указано в коране, и за что ты меня любишь...

Она душу ему истерзала!

Видно, ей кто-то внушил (не старуха ли Айше?) - чтоб не надоесть мужчине очень скоро, следует как можно чаще быть другой, неожиданной, новой, или просто уж нрав у нее был такой безалаберный, вздорный, - но Ферузэ то и дело оглушала беднягу Омара какой-нибудь внезапной, из рук вон глупой выходкой.

Он никогда не мог узнать наперед, что она выкинет в следующий миг. То хохочет, то плачет. То у нее праздничный вид, то похоронный. Причем все беспричинно. И вполне преуспев в своих неусыпных стараниях, она надоела ему смертельно уже на третий день.

- Почему у торговца шелками Музафара аль-Мустафы целая конюшня красивых лошадей для выезда, а у тебя нету даже осла, а еще - поэт; у него даже дворничиха каждый день меняет платье; будь хоть базарным носильщиком, но человеком порядочным; как, милый, зовут тех двух ангелов, что бьют покойника, как его погребут, горящими палками? Ох, как страшно... И впрямь - орудие сатаны!

- Что ты все чертишь, кому и зачем это нужно, ох, как хочется есть; брось свои паршивые бумажки, свари мне плову, что ты все пишешь, сколько денег за это дадут, может, нисколько, а еще - поэт; почему ты опять пьешь свою ячменную водку проклятую, оставь сейчас же, а то уйду, и за что ты меня не любишь...

- Не мешай, - усмехался Омар снисходительно.

- Милый, ведь ты сейчас ничего не делаешь, не пишешь?

- Не пишу - значит думаю.

- Разве нужен досуг, чтобы думать?

- Нужен. Досуг длиною в жизнь. И еще хоть немного ума, конечно.

«Это моя последняя любовь», - думал он с горечью.

Теперь в калитку стучали так часто, что Омар не удивился, когда, постучав в свою очередь, перед ним возник небольшого роста плотный старик. Хворый? Нет, не похож на хворого. Крепкий, румяный. Правда, бос, и халат у него рваный, но от таких недугов нет у Омара средств.

- Чем могу служить?

- Старуха болеет. - У старика забегали глаза, будто он хочет скрыть, что сам повинен в ее болезни.

- Почему же ты ее не привел?

- Не может ходить, - юркнул глазами старик.

- Тогда посиди, подожди. Отпущу других больных, пойду смотреть твою старуху.

- Ее не надо смотреть. - Старик вздохнул, опустил глаза к земле. - Не о ней речь.

- О ком же?