Заклинатель змей. Башня молчания

«Какие дела у судьи ко мне?» - недоумевал Омар по дороге. Страха он не испытывал. Ибо не знал за собой никакой вины.

Судья занимал возвышение в глубине низкой длинной комнаты с опорными столбами. Ставни на решетчатых окнах раскрыты, но от хмурого неба в комнате сумрачно, и ряд женщин в чадрах справа от входа напоминает в этом сумраке серых сов, сидящих на ограде. Слева от входа - четверо безмолвных степенных мужчин, которых Омар видит первый раз.

Воздух сух, пахнет пылью и дымком от жаровни. Перед судьей горит свеча. Будто огненный глаз дракона, готового съесть Омара.

Он поклонился, сел, спокойный, на кошму у порога.

Тощий, корявый судья в огромной чалме, с задумчиво-болезненным взглядом старого развратника, вытянул тонкую шею.

- Абуль-Фатх Омар, сын Ибрахима?

- Да, ваша милость.

- Подойди ближе!

Омар оглянулся на стражников у входа, на их толстые палки, пожал плечами, подошел ближе.

- Садись, злодей! Говори, женщина, - кивнул судья налево от себя.

Женщина у помоста откинула с лица чадру, и Омар узнал... старуху Айше. Она принялась вопить, заливаясь слезами, низким утробным голосом:

- Этот негодяй... подлый, грязный человек... развратник... силой увел у меня Сорейю, лучшую девушку... и продержал ее у себя, связав по рукам и ногам, пятьдесят ночей. И делал с ней, что хотел. Совсем замучил бедняжку. Еле вырвалась! Еле живой вернулась ко мне. Пятьдесят ночей! Сколько убытку я потерпела...

Судья слушал ее, напустив на себя мучительно скорбный вид. Будто ему сообщили, что у него умерла любимая дочь. Или Кааба в Мекке развалилась.

- Сколько? - спросил он печально.

- Каждую ночь она выручала... десять динаров. Выходит пятьсот.

- Ах, бедняжка! - пожалел ее судья. - Разве можно, - грозно обратился он к Омару, - так обижать несчастных женщин? Они, хоть и женщины, все-таки тоже божьи создания.

Омара будто дубиной по голове хватили, - той самой дубиной, которой вчера он пугал старика, пришедшего с кляузой. Он ничего не понимал. Нелепость обвинения вломилась в математически четкий строй его мыслей, точно камень, скатившийся с горы в круг мирно беседовавших в саду ученых. Вся логика рушилась.

И, растерявшись, он только беззвучно шевелил губам

- Что скажешь, ответчик? - высокомерно вопросил судья.

«Ответчик!» Вот как. Не совершив никакого преступления, ты очень легко, по чьему-то навету, можешь с ходу угодить в ответчики. Это дурацкое слово взбесило Омара - и вместе с яростью к нему вернулась способность соображать.

- Я не знаю никакой Сорейи, - сказал он мрачно.

- Как не знаешь? - взвизгнула Айше. - Вот она. - Старуха сорвала чадру с соседки, и Омар узнал... Ферузэ. Потрясенный, он впился в ее глаза, надеясь увидеть в них хоть намек на стыд, сожаление. Нет! В них он увидел укор. Укор ему, Омару, и сознание непоколебимой ее правоты.

- Это не Сорейя, - пробормотал он в замешательстве. - Это Ферузэ.

- Какая Ферузэ! Все знают: она Сорейя. Не так ли, девушки?

Ряд серых сов в чадрах заурчал:

- Ур... Сур... я...

- Ну, пусть Сорейя, - вздохнул Омар. - Все равно я ее не уводил. Она сама ко мне явилась.

- Где это видано, - возмутился судья Хусайн ибн Али ибн Микаль, - чтобы девица в шестнадцать лет сама явилась к пожилому одинокому мужчине?

Будто речь шла о честной и скромной крестьянской девушке, а не распутной девке из ночного заведения. Это суд или кукольное представление?

- Явилась.

- Нет, он ее увел! - вскричала старуха Айше. - У меня есть свидетели. Вот, пять моих девушек видели, как он схватил ее в переулке и затащил к себе во двор. Не верите им, спросите мужчин. Вот Абубекр, мой сторож и дворник. Вот Валид, мой сосед, башмачник. И тут же Исхак, водонос. И Масуд, погонщик ослов. Все люди почтенные, уважаемые в нашем квартале. Они не соврут.

- Вы тоже видели, мусульмане, как сей злоумышленник силой увел к себе девицу Сорейю?

- Да, да! - загалдели дружно свидетели. - Чуть руку ей, бедняжке, не вывихнул.

- Слышишь, злодей? Здесь четверо мужчин и шесть женщин, если не считать пострадавшей...

- Ее и нельзя считать женщиной, - зло заметил Омар. - Это аллах знает что.

- Молчать! Показания двух женщин приравниваются, по нашему исламскому закону, к показанию одного мужчины. Значит, против тебя семь свидетелей. Столько же, сколько в небе планет, - блеснул он кстати глубиной своих знаний.

- Столько же, сколько смертных грехов, - поправил его Омар.

- Молчать! У тебя есть свидетели?

- Нет, - вздохнул Омар. - Я сам свидетель.

- Ты - ответчик. Ты должен, - веско произнес судья, - возместить истице убыток, который она понесла, лишившись, по твоей вине, на пятьдесят дней своей лучшей, самой добычливой работницы.

- Работница! - хмыкнул Омар.

- Оставь свои дурацкие ухмылки! Здесь не кабак.

- И жаль. Я бы сейчас с превеликим удовольствием хлебнул хорошего вина.

- Ячменной водки, - уязвила его Ферузэ-Сорейя.

- Вернусь домой, - усмехнулся Омар, - непременно выпью. Ячменная водка пророком не запрещена.