Заклинательница пряжи. Как я связала свою судьбу

А дальше все просто: раскатайте, сложите и охладите тесто. Раскатайте, сложите и снова охладите. Охлаждение и отдых теста – это, пожалуй, самые важные этапы процесса. Тесту нужно время, чтобы отдохнуть. Позвольте этим маслянистым петелькам самим принять форму нового полотна, быть может, лицевой глади?

Несколько лет назад, как раз на Рождество, мы с Клэр застряли дома, только мы вдвоем в нашем сельском домике на холме, в то время как остальные прохлаждались у бассейна моей матери в Аризоне. Я решила, что мне нужен Проект с большой буквы П, достаточно крупный, чтобы отвлечь меня от чувства одиночества. Я пролистала книгу Джулии Чайлд «Осваивая искусство французской кухни» в поисках самого длинного, самого сложного рецепта – и ответ был – круассаны.

Ее непревзойденный рецепт описывает процесс приготовления лучше, чем любой другой. Написан он простым и понятным языком, без малейшего намека на запугивание. Я следовала рецепту, шаг за шагом, и на третий день мы лакомились самыми слоистыми, пышными и вкуснейшими круассанами, которые я когда-либо пробовала, – не уступающими тем, что я ежедневно ела во Франции. Мое удивление было настолько сильным, что я даже забыла расстроиться, что провожу праздники вдали от семьи. Как бы то ни было, мы обе радовались, что не пришлось делить лакомство с кем-то еще.

И если круассаны – это идеальная лицевая гладь, то пирожное «Наполеон» – с его «тысячью» чередующихся пластов слоеного теста и густой кремовой начинки – это лицевая гладь с чередующимися рядами пышного высококалорийного кашемира или пушистого мохера, вздымающегося клубами над шелковой основой.

Кексы и булочки – это настоящие шишечки, гордо и заманчиво надувшиеся на поверхности вязаного полотна. Узор «павлиний хвост» – свежеиспеченные трубочки с кремом, центр которых наполнен сладким маскарпоне, выдающимися пышными облаками с каждого конца.

Платочная вязка, не к ночи будет помянута, – это цельнозерновой хлеб, так часто и так незаслуженно недопонятый. Плотный и упругий, сытный и полезный. Тем не менее он всегда проигрывает своему заклятому врагу – багету. А как напыщенно багет поддразнивает своими вечно стройными, идеально загорелыми формами. Багет – это королева бала, капитан группы поддержки, и если бы вы попробовали связать багет на спицах, это был бы бойкий нагловатый полый шнур.

Печеньки «Мадлен», по крайней мере мои печеньки «Мадлен», – это само вязание. Когда Пруст обмакнул в чай одну из таких простеньких крошечных печенек-ракушек, ее вкус вызвал поток детских воспоминаний. Это называется «непроизвольная память», когда, казалось бы, ни с чем не связанное ощущение вызывает воспоминания. Даже просто взгляд на пряжу и спицы – независимо от того, в чьих они руках, – может высвободить у меня мощный поток воспоминаний.

Иногда, когда я вяжу, мельком замечаю свое отражение в окне. Зеркальное отображение моих рук меняет их настолько, что они уже не кажутся моими. Ясно как день, это руки моей бабушки. Всего лишь один мимолетный взгляд, и я переношусь в другое измерение между прошлым и настоящим, в Никогда-Никогданию где-то посередине вчера и сегодня.

Я наблюдаю, как искусно в руках моей бабушки спицы и нить сливаются в единую элегантную и грациозную дугу. Я еще настолько мала, что даже не умею выразить словами то, что вижу, но ощущение вот оно, прямо здесь, накрепко запечатлено в моей ДНК.

Из этого момента перенесемся вперед. Я на заднем сиденье машины, моя бабушка рядом. Ее руки лежат крест-накрест на маленькой коричневой кожаной сумочке. Красивые руки, маленькие, изящные, всегда чем-то заняты. Они в постоянном движении, большие пальцы вращаются, кончики пальцев беспокойно вздрагивают, потирая потрепанные кожаные ручки сумочки. Она уже перестала вязать, ее ум давно забыл, как это делать, – но ее руки не могут перестать двигаться.

Со временем у нее появилась привычка невнятно бормотать себе под нос обо всем, что она видит вокруг. Мы напряженно вслушивались, пытаясь понять, на что похож ее мир. Обычно она просто старалась напомнить себе, что есть что. «А это самый младшенький, там у окна…»

Повествование становилось все более несвязным, «Так… да, да… это сюда… Хорошо, хорошо…», пока ее мир не исчезал для нас полностью.

Мы с братьями решили, что, должно быть, она вовлечена в секретный правительственный заговор государственной важности, когда рядом никого не было. «Сегодня в полночь взрываем посольство», – бурчала она в скрытый в воротнике микрофон, а как только мы заходили в комнату, тут же опять переходила на бессмысленную болтовню.

И в других людях тоже есть эти вязальные воспоминания. «Давненько я не видел, чтобы кто-то этим занимался», – улыбается незнакомец, а его глаза уже смотрят куда-то вдаль отсутствующим взглядом. «Моя мама раньше…», или «Моя бабушка всегда заставляла нас…», или «Когда-то и я вязала».