Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

– Мое отношение к Путину в 2000–2003 годах было настороженным, но уважительным. Настороженным, так как «силовик» во главе государства мне никогда не казался наилучшим выбором. Уважительным – поскольку он был законно избранным Президентом и достаточно грамотным человеком, способным понять существо проблем. Второй и третий путинский срок изменил мое к нему отношение. Хотя начало меняться оно раньше, после атаки на НТВ. Продолжение показало: он признает только авторитарные методы управления, не понимая или не принимая изменившуюся реальность. Страна нуждается в совершенно иной модели управления, адекватной новому этапу развития, переходу от индустриальной экономики к экономике знаний. А путинская модель возвращает ее к индустриально-сырьевому этапу. Я уже не говорю о проблеме ценностей. Не говорю не потому, что они менее важны, а потому, что проблему человеческих ценностей, лежащих за пределами материальных, похоже, он не воспринимает в качестве определяющей для мотивации вовсе.

Коротко: причина (всего произошедшего с ним. – В. Ч.) – жесткий конфликт между ценностями постиндустриального, открытого, конкурентного общества и сторонниками прежней модели. Я сам был таким, как Путин, но работа с Б.Н. Ельциным, «младореформаторами», иностранными партнерами, стремление к созданию современной международной компании, повышению ее капитализации, меня изменила. Путин – тоже не «классический силовик». Влияние Собчака очевидное. Однако, видимо, недостаточное. «Инстинкты» сохранились.

Я сам был таким, как Путин, но работа с Ельциным, «младореформаторами», иностранными партнерами меня изменила.

…Вскоре после совещания РСПП в марте 2003-го на Ходорковского и ЮКОС начался наезд. Наезд шел постепенно и плавно. По всем правилам игры. Только в игре этой был один существенный недостаток – там не было аргументов, к наличию которых в любом споре и конфликте он привык. Вместо аргументов было принуждение, свыкнуться с которым он не мог с того самого детского сада, когда тоном, не терпящим возражений, ему приказали вместо тихого часа носить стулья в актовый зал… Тогда, правда, за отказ «наезда» не было, здесь же… «Будет хлебать баланду 8 лет…» – передадут ему через несколько недель после ареста слова Путина.

Но пока до его ареста еще есть время. Пока арестовывают Платона, что означает начало войны. В день ареста Лебедева, 2 июля 2003-го, становится известно, что вообще ведется какое-то следствие. До 2 июля оно велось в условиях повышенной секретности… «Мошенничество при проведении приватизации «Апатита», «Хищение и уклонение от уплаты налогов»…

Я его прямо спросил: «Пап, что будет дальше?» Он ответил: «Единственное, что осталось, – это меня посадить».

После ареста Лебедева события развивались стремительно. Сообщения о предъявлении новых обвинений и проведении обысков поступают каждый день. В марте 2004-го следуют обвинения в адрес самого ЮКОСа, усиленные налоговые проверки за несколько лет (в итоге странным образом насчитанная сумма недоимок и штрафов превысит выручку компании за все годы). Самого Ходорковского Генпрокуратура поначалу не очень беспокоила – лишь один раз допросила в качестве свидетеля. Он не уезжает. Точнее, уезжает маршрутом Израиль – США – Англия, но только для того, чтобы попрощаться с друзьями и партнерами. Те предлагают остаться, получить гражданство США…

– Но он даже так вопрос не ставил – оставаться или нет, уже сидел Платон… – говорит Паша Ходорковский, который в августе 2003-го провожал отца из США в Москву. – Он навестил меня на один день. Мы с ним сходили в бар, посидели, поговорили, но так – ни о чем. Мы даже как-то специально не обсуждали эту тему. Он ничего не говорил. Серьезный разговор произошел на следующий день – когда я отвозил его в аэропорт. На мои вопросы только отвечал, что все весьма сложно, что такого еще не бывало… А я его прямо спросил: «Пап, что будет дальше?» Он ответил: «Единственное, что осталось, – это меня посадить» Сказал спокойно, без какой бы то ни было тени страха или опасения. Он вообще в ту последнюю нашу встречу выглядел жизнерадостным, спокойным, уверенным в себе. По его внешнему виду нельзя было сказать, что у него серьезные проблемы и он об этом думает. Я бы запомнил. Но меня ничего не насторожило. Да и в голову не пришло как-то с ним спорить. Не знаю, глупо, наверно. Но я даже не пытался его разубедить. Отец – авторитет. Думал, вряд ли его посадят, папа знает, что он делает. Теперь-то понимаю: он действительно знал, что он делает, но, к сожалению, его знание того, что он делает, сопровождалось пониманием того, что он сядет…