И действительно, почему? Никто не отвечал. А Ходорковский поражался, глядя на молодежь, с которой сидел: «Ну ведь совершенно безграмотные, – то и дело повторял он родным и адвокатам. – Элементарных вещей не знают. Они выйдут на свободу, и у них должны хотя бы какие-то знания быть в голове… Так же нельзя…»
– Первый раз в жизни встретил взрослых неграмотных, – говорит и мне Ходорковский. И несмотря на «нельзя», он умудрился все же молодежь чему-то обучить даже в условиях «подлянок» и всяческих запретов… И потому с каждым приездом в колонию любопытство мамы относительно того, в чем еще хотел бы «возобновить свои знания» ее сын, возрастало. И она спешила в тюремный книжный магазин и интересовалась у заведующего, за какие классы на этот раз заказывает учебники «Михаил Борисович»…
И результаты были. Так, просидевший два года с Ходорковским в Чите зэк Игорь Гнездилов стал правильней говорить, писать без ошибок, увлекся историей…
Да, хоть лекции читать запрещалось, но разговаривать, книги советовать, какие-то права разъяснять никто запретить не мог.
В общем, эта его «вредительская работа» по всем фронтам шла всегда. Даже тогда, когда эти молодые ребята оказывались на свободе. Ведь, как правило, у многих по ту сторону – ни родных, ни связей, ни работы, ни жилья. Ничего. Вероятность окунуться в прежнюю жизнь – 99 %. И Ходорковский помогал. Не всем, а тем, кто не хотел окунаться в прежнее болото. Адвокаты по его просьбе, используя свои местные связи, устраивали кого-то, например, технологом лесозаготовок в местный леспромхоз имени Ленина, до первой зарплаты помогали с жильем и прочим…
Зачем он это делал? Потому что всегда надо давать человеку шанс, считал он. Любому человеку. И шанс обязательно в этой жизни. И в этой стране.
Глава 23
Главная «подлянка» и что из этого вышло
«Спите?» – в шесть утра старики-Ходорковские получили на мобильный SMS от адвоката из Читы. Предельно короткое. Они сразу поняли: что-то случилось.
Из телефонного разговора с адвокатом узнали, что сын их получил 12 суток карцера. За заочную переписку с писателем Борисом Акуниным, опубликованную в октябрьском номере журнала
Вообще, как вы поняли, все годы лагерей он был образцово-показательным зэком. Но то ли из-за своей фамилии, то ли из-за известного бэкграунда (а администрации тюрем к бэкграунду относятся тщательно), то ли из-за влияния на контингент, то ли из-за всего вместе взятого, – но Ходорковский попадал в карцер куда чаще, чем обычные зеки…
Их диалог с Акуниным будет читаться на одном дыхании. Страна увидит другого Ходорковского. Он скажет обо всем.
И вот теперь за пять лет тюрьмы это был, конечно, не первый по счету карцер Ходорковского. Но еще никогда его не сажали туда за переписку. Тем более – за переписку с писателем. За все что угодно сажали, но только не за это. Опубликованная в журнале
В переписке он скажет обо всем. Их диалог с Акуниным будет читаться на одном дыхании. Страна увидит другого Ходорковского. Он скажет обо всем: о своей жизни, молодости, ЮКОСе, о том, что с ним произошло, о том, кто за этим стоит и что ими двигало, о Путине, наконец. Еще он впервые заговорит о Боге, о любви, о жизни и о том, что после нее… «Человек просто так не уходит. По ту сторону что-то есть… Иначе зачем все? Нет, не верю, что-то после нас остается…»
Это будет совсем другой Ходорковский. Многие, кто или был против, или считал его обычным олигархом, «отказавшимся делиться», посмотрят на него другими глазами. Потому что он многое этим своим диалогом с Акуниным объяснит…
Как только
Кстати, карцер читинский суд потом признает незаконным, как до этого другие суды признавали незаконным наказание за лимон, который найдут у него в тумбочке, за документ о правах осуждённых в той же тумбочке и за большинство других «провинностей». Правда, суды никого не накажут, да и подпорченное всеми этими карцерами за 6–7 лет тюрьмы здоровье тоже не вернешь…