Заключительный период

Он откладывает в сторону сиреневую бумажку. Двадцать пять рублей — это его оброк. Это дань. Он выплачивает ее ежедневно Светлане. Светлане Петровне, директору магазина. Это  е е  законная доля. Когда-то, когда Князев ходил в школу, учитель истории рассказывал им, что даже в эпоху феодально-крепостнических отношений это было принято; княгиня Ольга, например, брала с древлян дань: по вороху белок с каждого дома, да меду, да рыбы. Давно все это было, тысячу лет назад. В эпоху неразвитых денежных отношений. Теперь все иначе. Где взять белку? И где взять рыбу? Давно уже нет рыбы — разве что минтай. О белках и говорить не приходится, а мед есть только на рынке. Для того и придуманы деньги, чтобы всем было удобно. Если есть они — все купишь: и белку, и куницу, и осетрину с семгой. Только плати. Если есть чем.

У Светланы, у Светланы Петровны, есть. Ох, есть.

Но Князев не завидует. Это тоже входит в правила игры. Потому что он на своем месте, а Светлана Петровна — тоже на своем, а над Светланой Петровной еще высится пирамида, на каждую ступеньку которой нужно приносить свой дар.

Ему, Князеву, это не нужно.

Его место — в самом низу. У самого подножия пирамиды. Не место — золотое дно. Здесь что требуется? Умение считать до десяти. Умеешь — и радуйся. Для этого не надо было кончать институт, это ясно. Не надо было темными ночами штудировать теоретическую механику, сопротивление материалов, высшую математику, английский язык. Что ж, так случилось. Никто не знает своего будущего, вот и он не знал. Как там у Пушкина: «Грядущие годы таятся во мгле». О своем высшем техническом образовании Князев в анкете умолчал, здесь афишировать не нужно. Охотнее всего он и сам позабыл бы обо всем, только иногда, когда поутру проснешься неожиданно и голова не трещит с похмелья, лежишь в темноте и думаешь, ты это или кто другой. Неужели это он учился в институте, занимался боксом, поднимался на пьедестал, подставляя шею под медаль, подвешенную на ленте, неужели это он поехал однажды в Китай; неужели это он получал в праздник открытки, валяющиеся где-то среди хлама: «Дорогому товарищу Вячеславу Князеву от китайских друзей первой группы Третьего отдела?»

Забыть, все забыть.

Проклятый «Солнцедар». Забыть. Забыться.

Продавец Князев считает выручку.

Нет, забывать ничего не нужно. Наоборот. Надо помнить, что Светлана Петровна не любит, когда ее подчиненные на работе пьют «Солнцедар». Она сразу сказала об этом, когда Зина, связанная со Светланой Петровной какими-то старыми делами, привела Князева в магазин. «Только не пить», — сказала Светлана Петровна и вскользь мазанула глазами по Князеву. «Сучка», — подумал тогда Князев. «Не нарушать трудовой дисциплины. Быть выдержанным с продавцами, с покупателями… со всеми».

Выдержанным бывает только коньяк. Он с удовольствием пил бы коньяк, но коньяк ему, Князеву, еще не по карману. Он еще раз внимательно осматривает карманы, не завалялось ли чего, деньги любят счет, но скоро и ему станет коньяк по карману. Если они так любят счет, он их подсчитает. И даже пересчитает, если так уж нужно. Если они это любят. Ибо любовь, как утверждал Достоевский, спасет мир.

Великий писатель был прав.

А что любит Князев? Что любит бывший инженер, бывший чемпион, бывший… да, во всем бывший, а в настоящее время передовой труженик прилавка, продавец апельсинов торговой точки номер шесть? Он ухмыляется, резиновая улыбка растягивает непослушные губы. Он знает. Только он знает, что он любит. Это его тайна, его секрет. О, настанет время. Кружи, финти, ныряй, уклоняйся от ударов, от ударов судьбы, терпи их, покрывайся потом, чувствуй, как останавливается дыхание, как свинцом наливаются ноги, но двигайся, держи удар и не раскрывайся, а потом вложи все в один удар…

Так он и поступит. Не сейчас, нет.

Надо подождать, продержаться. Еще немного, еще чуть-чуть. И тогда настанет  е г о  время. Тогда он выберется из угла, куда загнала его судьба, тогда он перейдет в наступление. В свое время, в свой час. И этот час уже близок…

Часы на его руке показывают точное время: десять часов четыре минуты.