Заключительный период

Взять себя в руки? Это звучит как символ. Почти так же, как выражение «Рука судьбы».

Сидя в темноте, она ощущает свои руки, лежащие на коленях. Лежащие на коленях и на книге. Руки красивые и холеные, хотя и несколько большие. Она — это Людмила Викторовна Филимонова, руководитель проектной группы некоего института, ветеран труда, передовик производства. Всегда выдержанная, всегда спокойная, она служит примером для подчиненных и образцом для окружающих. Она — член парткома и так далее. Человек весьма достойный, хотя в темноте этого можно не разглядеть.

Ее выдержка — от самой жизни. Прежде чем вывести ее из низов на относительные вершины, жизнь выдержала ее в нелегких условиях, и ей самой пришлось в этой жизни немало терпеть и немало выдержать. Но она не жалуется. Она не жалуется никогда. Поскольку жизнь свою она держит в собственных руках — пусть несколько великоватых, но холеных и безусловно красивых.

Красивыми и холеными они стали не в последнюю очередь благодаря тому, что пятнадцать рублей — тремя бумажками по пять — два часа назад перешли в еще более холеные руки ее давней приятельницы Зины, маникюрши. Пятнадцать рублей — это сто пятьдесят «по-старому», ибо Людмила Викторовна еще не забыла те времена, и, вспоминая о них, она против воли покрывается краской. То, что она платит, пусть самой модной в городе маникюрше, пятнадцать рублей, — безобразие, даже если та приходит к ней на дом; в этом она не призналась бы никому, ей стыдно. Но это так удобно, а деньги… это всего лишь деньги.

Тем не менее она каждый месяц звонит Зине, и Зина к ней приходит домой; иногда, но редко, Зина приходит к ней и два раза в месяц.

Кроме того Зина — источник сведений о современной жизни, источник, который не сравним ни с чем. Это настоящая женщина, это современная женщина, очаровательная, как модель фирмы «Карден», и деловая, как Джон Пирпонт Морган во времена своего расцвета.

Зине тридцать три года, Людмиле Викторовне скоро пятьдесят, но по жизненному опыту она перед Зиной сущий ребенок. Зина прониклась к Людмиле Викторовне труднообъяснимым доверием, хотя, глядя на Зину, трудно предположить, что она может испытывать доверие к кому-нибудь, кроме собственной сберегательной книжки; не исключено, что это и не доверие, а просто жалость, подобная той, которую могучий и полный сил атлет испытывает к убогому калеке. Посудите сами: эта самая Людмила Викторовна не знает, откуда берутся модные вещи. Господи, да ведь это теперь известно любой малявке. Вещи не берутся. Они  д о с т а ю т с я.

— Да, — говорит Людмила Викторовна. — Я понимаю.

Но Зина глядит на нее с презрением. Ни черта она не понимает. Да и откуда ей понять. Эх, жаль, что нельзя рассказать никому, откуда все берется и как все делается. Она, Зина, могла бы ей такое порассказать, что у нее волосы дыбом встали бы.

— Достать можно все, — говорит Зина, и она знает, что она говорит. Это отдельный мир, сотни и сотни людей, в руках которых большие деньги. Тысячи, десятки, сотни тысяч. Может быть, даже миллионы. Все сплетено в одну сеть, все сплелось, как тысяча гадюк. Одни добывают валюту, другие обращают ее в деньги и вещи, вещи снова превращаются в деньги, а те снова в валюту. Работают сотни девочек, едва только снявших свои пионерские галстуки, ублажая пресыщенных и оголодавших иностранцев, работают шустрые мальчики, следящие за тем, чтобы у девочек не было простоя, работают лихие парни, наладившие связи со шлюхами Скандинавии и подонками Европы, привозится и провозится радиоаппаратура и презервативы с физиономиями президентов, видеокассеты с порнофильмами, японские телевизоры и тайваньские электронные часы, кроссовки и марлевые юбки, нательное, исподнее — все, что может быть продано, что может дать прибыль; и здесь не надо ни уговаривать, ни объявлять соцсоревнование, ни брать повышенные обязательства, здесь каждый трудится на себя, не за страх, а за совесть, хотя гонит их дальше и дальше именно страх, холодный и липкий страх. От него не уйти, не укрыться ни на Черном море, которое разбивает свои темно-зеленые волны о набережную, куда выходят окна номера люкс, ни на знаменитом горном курорте, где собираются пестро одетые любители зимнего загара и лыжного спорта, ни в Средней Азии, где-нибудь в Бухаре или Хиве, куда на два дня можно всей компанией махнуть при помощи готового к услугам Аэрофлота. Страх гонит и гонит — из кабака в кабак, из постели в постель, от одного опостылевшего удовольствия к другому, гонит, как некогда гнал овод превращенную в корову Ио, — давняя история, о которой никто в компании Зины не имел никакого представления.

Людмила Викторовна, чьей любимой книгой по случайному стечению обстоятельств стали «Метаморфозы» древнеримского поэта Публия Овидия Назона, знала об этом. Эта книга была всегда с нею. И сейчас тоже.