Заколдованная душегрея

После своего знакомства с Илейкой Подхалюгой и Гвоздем Данилка значительно поумнел…

– Ешь, Юрашка. Знать, не судьба нам была покумиться, – задумчиво произнесла Настасья. – Или ты нарочно опоздал? Ведь признайся – нарочно?!

– Слово ж тебе дал, что в кумовья пойду, – отозвался тот. – Видать, иное на роду написано…

– Ох, не ко времени…

Юрашка повернулся к девке, и лицо его было хмурым, как будто стряслась беда, о которой и говорить нельзя.

– А коли и так? – спросил, и была в голосе какая-то отчаянная безнадежность.

Ничего на это не ответила Настасья, а повернулась к Данилке.

– Что запечалился, куманек? Что за кручина?

– А коли скажу… – Данилка посмотрел своей новоявленной куме прямо в черные очи. – Коли скажу – поможешь?

– Ты ж мне кум, я тебе – кума! Как не помочь?

Настасья подвинулась к нему поближе.

– Аль девку красивую высмотрел, не знаешь, как подобраться? Так это мы живо! У нас в каждой слободе тетки, да крестные, да крестницы, да сестрицы, да подружки! Нам только в Верх ходу нет, и то, ежели очень постараться, отыщем!

– Нет, не девку.

– Так что же?

– Ищу я одну вещь…

– Да что ж – клещами из тебя каждое слово тянуть?

– Ищу я синего цвета бабью душегрею с ткаными золотыми птицами. Третьего дня пропала та душегрея, и то ли ее пропили, то ли у вас, у девок то есть, оставили… Синяя, с птицами – не встречалась?…

– Решительно ты подступаешь, – с неудовольствием сказала на это Настасья.

– Сама ж просила.

– А какая тебе нужда в той душегрее?

Данилка не знал, что и ответить. Не рассказывать же за крестинным столом про удавленницу!

– Погоди-ка, княгинюшка, – вмешался Юрашка. – Дело это непростое. Я парня-то сегодня уж приметил. Он по кружалам шатался и питухов выспрашивал. И видел я его с одним человечком…

– Оттуда, что ли?

– Оттуда!

– Так! – Настасья резко встала. – Нажила куманька себе на голову! Ну, пойдем, богоданный ты наш, разбираться! Пойдем, пойдем, нечего тут рассиживаться! А тебя, Федосьица, благодарствую на угощении! Коли будет на то воля Божья, и месяца не пройдет, как крестнику подарки пришлю!

И Федосья, и Марьица, и даже высокая Авдотьица, которая одной левой сладила бы с Юрашкой, – все промолчали и глаза опустили.

– Под руки тебя, что ли, как роженицу в баню, вести? – осведомилась Настасья.

Данилка встал и пошел к двери, а она с Юрашкой – следом.

– Шубу не надевай, нам только через двор перебежать, – сказал Юрашка. – Вон, видишь, изба?

– Там Феклица живет, и она сегодня топила, – добавила Настасья. – Ну, что встал в пень?

Они вдвоем привели Данилку в маленькую, едва повернуться, избенку, вытопленную по-черному. Дым уже ушел в окошечко над дверью, и Юрашка, чтобы зря не студить помещение, задвинул то окошко деревянной дверцей.

– Садись! – велела Настасья, показав на лавку, сама села на припечке. – Говори!

– А что говорить-то?

– Пусть скажет, о чем он с Подхалюгой совещался, – подсказал Юрашка.

Он стоял в дверях, уперев руки в бока, с таким видом, что даже ежели бы сам нечистый вздумал проскочить в эти двери – и ему бы пришлось несладко.

– Я еле от того Подхалюги с Гвоздем ноги унес… – честно признался Данилка.

– А совещался-то о чем? – переспросила Настасья.

– Да о душегрее же! Я ее всюду искал!

Настасья и Юрашка переглянулись.

– Ишь заладил! Да чем она тебе так уж дорога, та душегрея?

– Ежели ее найти, то человека от дознания спасти можно.

– А что за человек?

– Родька Анофриев, конюх.

– И при чем тут бабья душегрея?

– Это его тещи покойной душегрея…

Слово за слово, вытянула Настасья из куманька про убийство Родькиной тещи да про исчезновение ее тряпичной казны, но времени на это потратила немало. И довел он рассказ до своего розыска, про похождения в доме, куда привел Гвоздь, не докладывая. Не такого рода были похождения, чтобы ими выхваляться перед зазорными девками.

– Стало быть, полагаешь, что тот Родька пришел к теще с вечера пьяный, дома ее не нашел, покопался в коробах, нашел чего получше и понес пропивать? – уточнила Настасья. – И пес на него не лаял, а если и лаял, то в общем шуме никто того не понял. А кабы ночью притащился – пес поднял бы переполох на всю слободу, и соседи бы слышали?

– Да.

– И ежели нападешь на след душегреи, то и людей найдешь, с которыми он пил? И они его невиновность подтвердят? Питухи-то?

На это Данилка не знал, что и ответить. А говорить о зазорных девках, вернее, о той, с кем Родька, возможно, пил и блудил, а рассчитался душегреей или чем иным из Устиньиного добра, ему опять сделалось неловко. Настасьица-то, при всем ее норове, – кто? То-то…

– Погоди, княгинюшка! Погляди, что получается! Ходит этот молодец, всех допекает своей душегреей! Все его посылают сама знаешь куда! И вдруг один Подхалюга принимается расспрашивать! – вдруг сообразил Юрашка.

Настасья вскинула руку, призывая к молчанию.

Юрашка вглядывался в ее лицо с надеждой.