Заколдованная усадьба

Катилина в глубоком молчании выслушал пылкую диатрибу своего благородного друга. Видимо, он хорошо знал его характер и принципы, ибо не проявил никакого удивления, наоборот, казалось, сам в душе ругал себя за то, что такой оборот дела не пришел ему в голову.

Отшвырнув недокуренную сигару и протягивая приятелю руку, он сказал с непривычным для него чувством:

- Ты настоящий Гракх, Юлиуш! Я должен был сразу догадаться, что ты так решишь. Но обычно человек в первую минуту судит о других по себе. Если бы мне судьба бросила какую-нибудь кость, хотел бы я посмотреть на того, кто попробовал бы отнять ее у меня.

Восхищение, прозвучавшее в голосе товарища юных лет, было, видимо, приятно Юлиушу.

- Ты всегда стараешься представить себя в худшем свете, чем ты есть на самом деле. Ручаюсь, что для себя ты в подобном случае не сделал бы того, на что отважился ради меня.

Катилина небрежно махнул рукой.

- Хватит комплиментов,- сказал он равнодушно.- Я прощаюсь с тобой, чтобы тебе было легче меня дезавуировать,- твердо добавил он.

- Как? Ты хочешь меня покинуть?

- Нет, мой друг, я только опережу тебя и буду искать уроки для нас обоих во Львове.

- Так ты думаешь…

- Что ты вскоре последуешь за мной, при этом голый и босый, ведь ты же носового платка с собой не возьмешь, купленного во время твоего недолгого царствования.

Юлиуш молча опустил голову.

- Мы еще поговорим об этом… - сказал он через минуту. - Я же тем временем,- прибавил он, звоня лакею,- сам поеду в Оркизов и скажу графу, что до окончания процесса буду считать себя лишь администратором имения, так как не намерен принимать милостыню от кого бы то ни было, пока у меня хватит сил работать caмому.

Катилина покачал головой, махнул рукой и, закуривая, процедил сквозь зубы.

- Сдается мне, что вся эта история скоро кончится. Fuimus Troes! - скажем мы, встретившись во Львове.

X

СТРАШНАЯ МЕСТЬ

На дворе темная глухая ночь.

Небо затянуто черным саваном, ни единый серебряный лучик не доходит с небес, душный, влажный, свинцовый воздух окутал землю.

Страшно и зловеще близ Заколдованной усадьбы. Вокруг, точно черные крылатые духи, вьются летучие мыши, совы и филины дико перекликаются в полуобвалившихся флигелях; видно, чуя ненастье, они боятся покинуть безопасное убежище и, голодные, кричат все пронзительнее.

В хате старого ключника слабо мерцает огонек, но тихо там, глухая, мертвая тишина.

Вдруг дверь в сени отворилась и на пороге показались две фигуры.

- Будет гроза, отец,- послышался милый, звонкий девичий голос.

- Не беспокойся! Он придет,- отозвался сильный мужской голос, голос знакомого нам дегтяря.

- Так ты уже идешь, отец? - тревожно спросила девушка.

Это, без сомнения, наша прекрасная, белокурая Ядвига.

Дегтярь поднял выше фонарь, который держал в руке, и в освещенной фигуре его чудилось нечто фантастическое.

Он был одет так же, как вчера на островке, только на плечи был небрежно наброшен длинный черный плащ. Суровое, угрюмое лицо его в эту минуту выражало глубокую нежность, только в глазах беспокойно поблескивали дикие, таинственные огоньки.

- Гроза не скоро начнется,- оглядевшись вокруг, - ответил он на вопрос дочери,- я приведу тебе гостя еще до дождя.

- Мне непременно надо видеть его в такой поздний час?..

- Думаю, ты не простила бы мне, если б я принял его один.

- Отец… - пролепетала сконфужейная девушка.

В ответ дегтярь заключил Ядвигу в объятия и, прижимая к груди, молча стал целовать и гладить ее прелестную белокурую головку.

- До свидания, дитя мое,- прошептал он наконец. - Через полчаса мы придем вдвоем.

Девушка вздрогнула.

- Не знаю, что со мной, но почему-то я сегодня боюсь остаться одна.

- Ребячество,- быстро ответил дегтярь.- Ты спокойно проводишь здесь одна целые дни и ночи, а сегодня тебя пугают какие-то полчаса.

Он еще раз поцеловал ее в лоб, а потом легонько подтолкнул к двери.

- Запрись, душенька, жди нас и не тревожься ни о чем.

И, лихо перекинув полу плаща на плечо, сбежал со ступенек и поспешил к садовой калитке.

Девушка скрылась в сенях, за закрытой дверью звякнул железный засов. Почти в ту же минуту затрещал плетень, и над воротами на фоне темного неба показалась человеческая фигура. Далекая вспышка молнии на западном краю неба выхватила из темноты искаженное злобой лицо… лицо Микиты Оланьчука!

Сидя верхом на воротах, он внимательно оглядывался по сторонам. Вдруг он чуть слышно рассмеялся, но жутко становилось от этого смеха.

- Собаки даже не тявкнут! - прошептал он.- Доброе зелье вороний глаз! Сколько пришлось напроситься, пока подлый еврей дал мне горстку этой отравы,- добавил он с затаенной обидой, а затем в мгновение ока проворно соскользнул на землю.

Он запустил руку за пазуху, и в темноте блеснул длинный нож.

- Ну, Костя Булий,- проворчал Оланьчук,- теперь посчитаемся! Петух уже пропел, теперь сам черт тебе, сукин сын, не поможет.

И негодяй скрипнул зубами, как голодный волк при виде добычи.

Вдруг он вздрогнул и, беспокойно оглядевшись, прошептал:

- Гроза будет, а я уже собак отравил, откладывать нельзя.

Он постоял минуту и успокоился.