Заколдованная усадьба

- Коляска давно подана! - напомнил ему вошедший в эту минуту лакей.

Юлиуш вздрогнул.

- Поздно, сегодня уже не поеду,- буркнул он, поглядев на сгущавшийся в комнате сумрак.

И снова отдался своим мечтам, а мечтал он только об одном. И однообразие это, видимо, не надоедало ему, он даже разговор с Катилиной отложил на следующий день, а сам до глубокой ночи неподвижно сидел на кушетке.

Утром, немного отрезвев, Юлиуш стал наново обдумывать непредвиденный оборот своих дел. И, обдумав, пришел к убеждению, что вчерашние слова старого слуги никоим образом не могут оградить его ни перед судом, ни от угрызений собственной совести.

Разумеется, Костя Булий, безгранично и слепо привязанный к своему покойному хозяину, без труда мог найти объяснения его странностям и чудачествам, но не так посмотрел бы на них человек беспристрастный и посторонний. А этот таинственный приятель покойного, укрывшийся под одеждой дегтяря,- нет, не может он выступить со своим свидетельством ни перед судом, ни перед людьми.

Утвердившись в своем первоначальном мнении, Юлиуш был намерен всеми силами добиваться окончательной ясности, так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в оценке последней воли покойного.

За этими мыслями застал Юлиуша вошедший в комнату Катилина. Лицо его сияло.

- Ты спишь, Сигизмунд, а друзья отовсюду… - продекламировал он в дверях знаменитое стихотворение Карпинского и выпустил изо рта огромный клуб дыма от только что закуренной сигары.

Юлиуш нахмурил брови и серьезно, даже сурово посмотрел на приятеля.

Катилина расхохотался.

- Ха, ха, ты, я вижу, не забыл, как я вчера подщути над графом, - весело сказал он.- Успокойся, я исправил свою ошибку. Вечером я нарочно поехал для этого в Оркизов…

- Да, знаю, и именно это возмущает меня больше всего.

- Сначала узнай, зачем я туда ездил.

- С какой стати ты присвоил себе права моего опекуна или покровителя и задался целью скомпрометировать меня перед всем светом?

Катилина вынул изо рта сигару и остолбенело уставился на Юлиуша.

- Как, тебе уже все известно? И ты осуждаешимоя действия?

- Не только осуждаю, но и стыжусь их.

- Eheu! - пробормотал Катилина и снова сунул в рот сигару, а руки спрятал в карманы.

Юлиуш покраснел.

- Ты устроил дебош у мандатария,- воскликнул он, кипя от возмущения,- оскорбил его гостя, что ничем нельзя оправдать, и вообще натворил массу глупостей, на которые тебя никто не уполномочивал…

- Ого! - подхватил неисправимый насмешник.- Ты, стало быть, считаешь, что для того, чтобы делать глупости нужны особые полномочия. Ты признаешь только привилегированных дураков со специальными, так сказать, патентами…

Холодная насмешка Катилины привела Юлиуша в настоящее бешенство.

- Прекрати это неуместное шутовство, постыдись, если в тебе сохранились хоть какие-то понятия чести…

Катилина снова вынул сигару изо рта и слегка покачал головой.

Юлиуш продолжал:

- Мало того, что ты вел себя с моими служащими как настоящий разбойник, ты ко всему злоупотребил моим доверием, помчался сломя голову к графу и разговаривал с ним от моего имени…

Пока он говорил, Катилина подошел к звонку и внезапно дернул шнурок.

Юлиуш оборвал свою тираду.

- Что это значит?

Катилина повернулся к вошедшему лакею и, махнув рукой, вяло произнес:

- Принеси графин свежей воды вельможному пану.

Юлиуш стиснул зубы, вся кровь бросилась ему в голову.

- Дамазий Чоргут! - грозно вскричал он, когда лакей с недоумевающей миной вышел из комнаты.

Катилина лишь пожал плечами.

- Дорогой мой,- ответил он спокойно,- прежде чем продолжать кипятиться, выпей воды. И позволь тебе сказать, что я никогда не любил прикрываться чьим-либо именем или прятаться за чужую спину. Что бы я ни делал, я делал под свою ответственность, а за тобой остается право отказаться от того, что я сделал, или, говоря дипломатическим языком, дезавуировать меня.

- Как, разве ты не уволил мандатария от моего имени?

Катилина презрительно отмахнулся.

- Нижайше прошу прощения! Я просто посоветовал ему от своего собственного имени убраться на все четыре стороны, вот и все…

- А зачем ты ездил к графу?

- Чтобы опять-таки от своего имени показать ему письмо Жахлевича и сказать, опять же от своего собственного имени: «Ваше сиятельство, вы негодяй высшей марки» - и баста.

- И ты сказал ему это? - вскричал Юлиуш, бросаясь к Катилине.

- Граф отрекся от участия в процессе и уверил меня, что, если завещание и будет признано недействительным, ты никакого ущерба не понесешь, напротив, только выиграешь, и что нынче он сам будет у тебя и откровенно с тобой потолкует. После этого «негодяй» застрял у меня в глотке.

- Но, послушай, как же ты не подумал, что я сам могу хотеть процесса! Только он может снять с меня подозрение, будто, воспользовавшись чьим-то умопомешательством, беспамятством больного человека, я захватил чужое имущество, обобрал людей, которые имеют больше прав на наследство, чем я… Или ты думаешь,- вскричал Юлиуш в запале,- что я мог бы пользоваться этим имением, если бы оставалась хотя бы тень сомнения, что оно получено несправедливо?