Заколдованная усадьба

Сам он считал себя первым игроком, если не в Европе, то по крайней мере во всей, как он говорил, Галиции и Лодомерии вместе с Буковиной и княжествами Затор и Освенцим.

- Вист, мой уважаемый,- говорил он,- это тебе не философия какая-нибудь, которой всякий дурак может нахвататься года за два, за три. В вист можешь пятьдесят лет играть и остаться прескверным игроком, если нет у тебя соображения…- заканчивал он, постукивая согнутым пальцем по лбу.

Надо признать, что он немало потрудился и подал пример редкой терпеливости, пока для собственного удовольствия и практики не выучил любимой игре теперешнего своего партнера и ближайшего соседа, Онуфрия Гиргилевича, бучальского эконома, который каждый вечер, по окончании хозяйственных хлопот, заходил к пану судье, когда на три роббера, а когда и на шесть.

В ранней молодости добрейший пан Онуфрий научился играть в лабету, позже, в зрелом возрасте, как-то сыграл раз, другой в марьяж, но о висте до недавних пор даже не слыхивал. Лишь оказавшись соседом Гонголевского, он волей-неволей вынужден был завоевывать вершины общественного просвещения и очертя голову принялся учиться этой благородной игре.

Судья справедливо твердил, что вист игра нелегкая, ибо сколько же труда и прилежания пришлось потратить Гиргилевичу, прежде чем он уразумел, как держать в руке сразу тринадцать карт. Пока ему не приходилось сдавать, он еще кое-как справлялся, помогая себе другой рукой, но когда ему самому надо было ходить, то вместе с нужной картой у него на стол падало, верно, с десяток ненужных, и всегда лицом вверх.

Мандатарий ужасно раздражался, но, надеясь со временем получить третьего партнера, не щадил сил своих и без устали учил, объяснял, показывал, ободрял. Бедный Гиргилевич потел, как в парной бане, ругался в душе на чем свет стоит, но после нескольких лет испытаний и упражнений убедился наконец, что играет он неплохо, только никогда не знает, с чего ходить, и не помнит, какие карты вышли.

Впрочем, одного взгляда на физиономию почтенного эконома довольно, чтобы перестать удивляться мизерности его успехов.

Пан Онуфрий Гиргилевич был экономом времен крепостного права, управляющий старого типа. Полное, одуловатое красное, как свекла, лицо, вислый нос, густые растрепанные усы, зеленый шнур вместо пояса, вправленные в сапоги шаровары и нагайка в руке - вот его портрет во весь рост, в поле или на гумне. Во время визита к пану судье во внешности его происходила лишь та перемена, что вместо короткой, подпоясанной шнуром куртки на нем был не первой свежести длинный зеленый кафтан и, разумеется, играя в карты, он обходился без нагайки.

Как и Гонголевский, Гиргилевич без малого тридцать лет служил на одном месте, а этого достаточно, чтобы составить высокое мнение о его персоне. Эконом, более двадцати лет хозяйствующий на одном фольварке, верно, может в любую минуту выложить наличные за этот фольварк да еще обзавестись своим хозяйством.

- Красть - упаси меня бог! - говаривал Гиргилевич с возмущением,- так как-то грош к грошику оно и насобиралось. Тут урвешь, там прихватишь, на этом заработаешь, на том выгадаешь, вот так-то!

Злые языки иное говорили, да ведь чего только не наговорят. К примеру, доказывали неопровержимо, будто смолоду пан Гиргилевич топил в усадьбе печи, будто только какому-то писарю обязан тем, что научился немножко читать и писать, будто лет пятнадцать назад он и знать не знал никакого Гиргилевича, а звался в ту пору по отцу, сторожу заваловской корчмы, попросту Онуфрием Герголой.

Но Гиргилевич называл эти слухи гнусной ложью.

- Кого только собаки не облают,- на свойственный ему манер жалобно говорил он.- Покарай их господь, вот так-то.

И все же одной вещи Гиргилевич никак отрицать не мог, даже если б вывернулся наизнанку. Что сам он из Герголы превратился в Гиргилевича, о том только люди болтали, но что единственного своего сына, которого отдал в школу в Самборе, он из Гиргилевича в Герголицкого переименовал, в этом он и сам признавался. К тому, однако, были свои причины.

- Никому от этого ни холодно ни жарко, вот так-то, - объяснял он доверительно.- Мальчишка способный, может далеко пойти, а фамилия эта проклятая Гиргилевич только помехой бы ему была. Да к тому ж, как знать, грошик, Другой в мошне уже болтается, глядишь, какой-никакой фольварк со временем купить удастся, и станет тогда Михась паном, а то и ясновельможным. Не веришь, любезный? А ты приглядись к нынешней нашей галицийской аристократии и увидишь, что только маленькая часть ее, как говорится, истинные паны. Остальные же, прости господи, выскочки или выкресты, вот так-то! Большинство известнейших нынешних ясновельможных помнит своих дедов в кафтане эконома, если не хуже. И не один из них носит такую холопскую фамилию, какой в давние времена и кухарь магнатский постыдился бы, вот так-то!

Нельзя не признать, что пан Гиргилевич, несмотря на свою узколобость, обладал даром красноречия и в рассуждениях его была известная логика.