Заколка от Шанель

– У коренных жителей Африки в игитонах хранятся сушеные шкурки гусеницы мгуа, страшно ядовитого насекомого. Эти шкурки африканские народы называют Крылья Райской Бабочки. Эти крылья вождь – наместник богов – употребляет для общения с высшими силами. Стоит выпить настой из кусочка такой шкурки или проглотить крохотную крупинку, и к тебе тут же явятся духи белой долины и унесут в страну предков. В общем, это так, поверья и легенды. Но суровая правда в том, что вождь, лишившийся сосуда с Крыльями Райской Бабочки, теряет власть и силу. Из самого уважаемого человека племени он становится человеком ничтожным и презираемым до тех самых пор, пока не наполнит новый игитон доверху сушеными шкурками мгуа. Подвох состоит в том, что сами гусеницы обитают рядом с гнездами диких ос, поэтому пополнять запас Крыльев Райской Бабочки рискнет только самоубийца. И если можно успеть ухватить несколько мгуа до того, как весь рой кинется на смельчака в атаку, то наполнить тыквенный сосуд целиком, насколько мне известно, не под силу ни одному смертному. Как правило, после своей вылазки сборщик мгуа или сильно заболевает, или отправляется прямиком к праотцам. Вот.

Отрапортовав, следователь засмущался и, по своему обыкновению, покрылся нежным девичьим румянцем. Дядя Веня искоса взглянул на культуролога, пробормотал: «Так я и думал» – и, задохнувшись от возмущения, закричал, потрясая тростью:

– Ишь, чего придумал – брать на себя преступление, которого не совершал. Сгнить в тюрьме – ах, как благородно! А о близких своих вы подумали? О сестре, об отце, о бабушке? Ну, Федор, – повернулся Вениамин Палыч к юному следователю, – слово теперь за тобой. Как ты решишь, так и будет. Я видел, вы о чем-то разговаривали с майором Свиридовым. Слава ввел тебя в курс дела?

Люськин дядя замолчал, внимательно вглядываясь в лицо следователя Козелка. А тот вдруг с непонятной мне решительностью произнес:

– Я так думаю, что надо выпустить Володю к отцу в Анголу. Документы, я знаю, он уже оформил, да и билет, мне сказали, у него на руках.

– Вот это я понимаю, вот это правильное решение! – хлопая по плечу окончательно смутившегося следака, воскликнул участковый Свиридов.

Я сидела как оплеванная и ровным счетом ничего не понимала. С какой это стати, интересно было бы узнать, выпускать из рук преступника? Сидит, понимаешь, на скамейке, как будто ничего не произошло, и жалостливые истории нам тут рассказывает. И когда Люськин принц, торопливо обменявшись рукопожатиями с мужчинами и сверкнув мне белозубой улыбкой, вскинул сумку на плечо и собрался уже пройти к терминалу, я шагнула вперед.

– Одну минуточку! – протестующе крикнула я. – Это что же, он вот так вот и улетит? Ах, скажите, какой герой! Просто слезы на глаза наворачиваются. Дядя Венечка, – гневно повернулась я к франтоватому Вениамину Палычу, – если доцент Куракин не преступник, то зачем же вы в аэропорт прикатили? Что вам, скажите на милость, дома не сиделось?

Люськин родственник вдруг хлопнул себя по лбу, словно убил комара, воскликнул: «Я же совсем забыл!» – и вытащил из внутреннего кармана светлого пиджака плоскую коробочку компакт-диска.

– На вот, Володя, передай отцу, – протянул он диск в яркой обложке африканисту. – Здесь коллекционное издание новых песен Бориса Борисовича. Твой отец ведь уважает Гребенщикова?

– И что, вы притащились сюда, в аэропорт «Шереметьево», только для того, чтобы передать летчику Куракину диск с песнями Гребенщикова? – не поверила я.

– Да что ты понимаешь в мужских делах?! – напустился на меня дядя Веня. – Я, когда наводил справки о твоем, Володя, отце, с однополчанином его созванивался. И тот рассказал мне, что Иван больше всего любил песни Бориса Борисовича. Я сразу же решил, что в любом случае передам Герою Советского Союза новый диск. Если надо будет, даже через Красный Крест или миссию ООН. А ты, – передразнил меня Люськин родственник, – «зачем в «Шереметьево» притащились»!

Такой благой порыв со стороны дяди Вени, вне всякого сомнения, говорил о многом, но я все равно не хотела признать за Владимиром Куракиным право на реабилитацию в глазах окружающих. Не нравился мне доцент, и все тут. Подтянув повыше съехавшие ниже допустимого предела джинсы, я шмыгнула носом и презрительно протянула:

– Пусть еще скажет, он не в курсе, что Люська в этот самый момент машину ради него продает. Подбил дурочку на идиотский поступок, а сам в кусты.

Парень остановился у турникета и во все глаза уставился на меня.

– Что смотришь? – рявкнула я. – Скажи еще, что не знал!

– Честное слово, про машину я ничего не знаю, – забормотал он. – Часы «Ролекс», подарок Людмилы, я, правда, сдал обратно в магазин, чтобы купить билеты на самолет, а вот про машину я ни сном ни духом.

– Ну как же! – не унималась я. – Моть, скажи ведь, ты тоже слышал. Аркашка при тебе говорил, что главврач поликлиники ящик вакцины заготовил в обмен на Люськин «мазератти».

– Какой вакцины? – повернулся к Аркадию потрясенный доцент и уронил сумку с плеча на пол.