Я ненавидел своего противника так же, как и уважал. Аджит подал мне руку и рывком поднял.
– Винс, ты отлично держался, – шепнул он и виновато потупил глаза. – Дружище, меня попросили подначить тебя, уж прости.
Я простил. Как и всегда. Проблема была, естественно, не в Аджите, а во мне.
И в императрице, которая боялась меня.
Я отрицал, как мог, но после четырнадцати лет стало ясно, что для звания командира мне не хватает одного – уравновешенности.
Принц не мог сдерживать гнев и с особым садизмом уничтожал врагов. В одном из поединков я чуть не убил благородного сына из дома, служащего моему отцу. Дело замяли, но я навсегда запомнил испуг в глазах парня, чье лицо было разбито в кровь.
Неосознанный садизм, который пугал не только меня, но и учителей Академии.
Я отряхнул штаны и поплелся к экзаменатору, делавшему пометки в бумагах. Вряд ли напротив моего имени значилось «сдал».
Возле костра собирались ребята из наших отрядов: с ушибами, у некоторых на лицах алели кровоподтеки, а кое-где виднелись и порезы. Заварушка, устроенная до нашего одиночного поединка, вышла знатной. Сначала мы бились всем отрядом, затем настало время для меня и Аджита. Теоретические экзамены на стратегию, историю и военное дело мы сдали еще за неделю до полевых испытаний.
Я потер переносицу и склонил голову набок. Провел рукой по рогам, к весу которых пришлось привыкать последний год.
Они выросли настолько, что их трудно было не заметить – темные, массивные и абсолютно гладкие, изгибающиеся назад и заостренные на концах.
Из-за этих же рогов в Академии постоянно шептались о моем происхождении вот уже восемь лет. А также из-за ярости, которая лишала меня разума.
Я не мог стать командиром, потому что терял голову в особо важные моменты, меня было легко поддеть. Зато убивать – пожалуйста.
Рядом со мной, под тень дерева, плюхнулся Тан – его запах я легко различал среди других.
– Насколько страшно это выглядело со стороны?
– Ты чуть не убил Аджита, – помедлив, ответил тот. – Мне пришлось стукнуть тебя по голове, чтобы привести в чувства.
– Так это был ты?
– А кто еще осмелился бы? – с усмешкой сказал Тан. – Винсент, ты же «гребаный ублюдок из рода Фуркаго». Твой папаша император разнесет Академию, если кто-то из низших домов завалит тебя.
Я усмехнулся в ответ.
Тан из дома Бесалп мог себе позволить ударить принца. Его род, воспитывающий потомственных советников императора, прочно удерживал власть при дворе. И сейчас глава дома, отец Тана, был самым приближенным советником отца. Мы, почти равные по статусу, могли свободно общаться. Правда, иногда у меня закрадывалась мысль, что Тан специально с первого дня обучения навязался мне, чтобы доносить отцу, но кто мог его винить?
Главное, что он не доносил на меня матери.
Я откинулся на ствол дерева, спиной чувствуя шершавую кору, и запрокинул голову. На темном небе блестела россыпь звезд. Молчаливо смотрели две сестрицы-луны – одна истончилась до серпа, а другая половинкой выпятила брюхо.
Одна меньше, а другая больше. Каждый раз луна-малышка стремилась догнать свою старшую сестрицу и каждый раз не успевала.
Так и я гнался за тенью отца.
Я устало потер виски и закрыл глаза. Ребята шумно праздновали окончание обучения, и кто-то затянул веселую песнь. Ночные синегрудки вторили им трелью, послышался смех.
Как мне быть лучшим, отец, если императрица решила, что я ей мешаю, и поощряла слухи обо мне, даже в ущерб своей репутации?
«Винсент Фуркаго? А, тот курсант, сын знаменитого отца, страдающий от неконтролируемой ярости? Знаем-знаем!»
«Дитто? Да разве бывают дитто без дракона?»
«Поэтому отец и сослал его из дворца… в эту отдаленную Академию на востоке империи».
«Да-да! Его объявили дитто белого дракона, но драконы… так и не вернулись».
«А может, и те слухи правдивы?»
«Какие слухи?»
«Что он ублюдок».
Я сжал кулаки. Ей было в радость видеть меня в отчаянии и пристыженным.
С того памятного события на городской площади прошло восемь лет, а я до сих пор не смог отмыться от клейма ублюдка. В Академии старались карать тех, кто вслух произносил это, но шепотки разносились по углам, презрительные взгляды паучьими лапками бежали по коже.
На церемонии в малом храме меня торжественно провозгласили дитто. Потом моя почтеннейшая мать объявила, что драконы улетели, не стерпев предательства Александра. И тут же добавила, глядя на меня с усмешкой: «Как грустно, Винсент, что тебе никогда не удастся почувствовать эту связь».
Ее слова оказались пророческими – драконы так и не вернулись. Тогда у меня и появились первые подозрения насчет матери. Верить слухам не хотелось, но ее ненависть не оставила мне выбора.