Закон Моисея

Атмосфера в комнате была настолько пропитана состраданием и интимностью, что, если бы остальные присутствующие могли видеть то же, что и я, они бы определенно отвернулись, чтобы дать возлюбленным побыть наедине. Но я единственный видел, как жена Ноя Анделина провела рукой по склоненной голове мужа, прежде чем ее размытый силуэт поблек в свете закатного солнца. Окна комнаты смотрели на запад, и хоть у меня было много претензий к Юте, закаты не входили в их число. Кора Анделин стала частью заката. Я сомневался, что снова ее увижу. А ведь мне даже не пришлось браться за кисть.

– Раз ты столько знаешь о жене доктора Анделина… я хочу, чтобы ты рассказал мне о Молли, – прошептал Таг, садясь ровнее и переводя взгляд с доктора на меня.

Ной Анделин встал со стула. Я не смотрел на его лицо. Не хотел видеть, уничтожили ли его мои слова. Я был немного собой разочарован. Где же та сволочь, которой я решил быть?

– Таг, обещаю, мы еще вернемся к этой теме. Но не сейчас. Не сейчас.

И, кивнув другим санитарам, которые выглядели не менее потрясенно, доктор вывел нас всех из комнаты.

Джорджия

До чего странно, по каким мелочам я скучала. По его губам, зеленым глазам, по его ненамеренно милому поведению. Скучала по гладкой коже его шеи, по тому, как я утыкалась в нее носом, садясь ближе. Скучала по тому, как он крутил кисть между пальцами, по тому, как уголки его губ приподнимались в улыбке. Скучала по вспышке его белоснежных зубов и по «чертикам в глазах», как говорила его прабабушка. И правильно говорила. В его глазах плясали искры, когда он расслаблялся, смеялся или дразнил меня. Как же я скучала по всему этому…

Хуже всего было то, что я не могла скорбеть по нему. Мне приходилось скрывать свои чувства, хотя я никогда не умела этого делать. Как говорили в моей семье: «Если Джорджия несчастна, все несчастны». Весь город по-прежнему отходил от смерти Кэтлин, и несмотря на то, что Моисей не задушил ее во сне и не перерезал ей глотку, жители все равно вели себя так, будто это он ее убил. Мои родители не лучше. Моисей был странным. А странные люди – идеальные подозреваемые. Странность пугала и не прощалась. Но по ней я тоже скучала – он был странным, чудесным и совершенно не таким, как все, кого я знала. Но его больше нет.

Меня пригласили на школьный бал, который устраивали в последнюю субботу января. И знаете, кто? Терренс Андерсон! Видимо, ему все же нравятся высокие девушки. Или же он хотел, чтобы Хэйли приревновала – они расстались в начале учебного года. Я собиралась ему отказать. Бог тому свидетель, у меня было полно оправданий. Но мама сказала, что это невежливо и мне стоит быть благодарной, что люди решили двигаться дальше после всего произошедшего. В ответ я истерично рассмеялась, и мама отправила меня к себе в комнату, решив, что я заболела. Я рыдала в подушку, пока не уснула, но на следующий день мне не стало лучше.

Я приняла приглашение Терренса на танцы, но надела черное траурное платье и самые высокие каблуки, которые нашлись в моем гардеробе, – просто чтобы выставить его дураком. Пусть использует меня, но я не собиралась облегчать ему задачу. Тем вечером, сидя на скамье в школьном спортзале и глядя на танцующие пары рядом с сердитым Терренсом, я скучала по Моисею больше всего. Было не трудно представить, как бы он выглядел в смокинге или красивом костюме. Даже несмотря на каблуки, он был бы выше меня, и чутье мне подсказывало, что ему бы понравилось мое черное платье и преобразившееся тело.

Терренс просто пялился с похабной ухмылкой на мою увеличившуюся грудь, и я осознала, что мой план немного аукнулся. Из-за каблуков мое декольте практически находилось на уровне его глаз. В конечном итоге я сняла туфли и танцевала босиком, представляя на месте Терренса Андерсона Кенни Чесни – низенького и известного кантри-певца, к тому же очень сексапильного. К сожалению, мои вкусы сильно изменились, и отныне ковбои и кантри-певцы, независимо от их сексапильности, отошли на задний план, чтобы освободить место эксцентричным художникам из психбольниц.

Глава 12. Моисей

Но мы не скоро вернулись к этой теме. По крайней мере, не с доктором Анделином. После той схватки нас с Тагом изолировали на три дня. Поскольку нам запретили покидать наши палаты, я снова объяснял «свои мысли и чувства» посредством рисунков. Доктор Анделин принес мне несколько альбомов. С качественной, а не обычной офисной бумагой. А еще восковые карандаши. Сомневаюсь, что ему дали на это разрешение. Скорее всего, таким образом он пытался меня отблагодарить. Эта невербальная признательность нравилась мне больше любых слов, особенно учитывая, что я сделал это не ради его блага. Но я все же постарался по-своему выразить ему ответную благодарность.