Закон Моисея

– Это так не работает – я не вижу картины целиком. Только обрывки. Я даже не всегда знаю, с кем связан погибший. Если в комнате много людей, он может быть связан с любым из них. Призраки не разговаривают. Вообще. Ну, или я их не слышу. Они просто показывают мне видения, но я не всегда могу их объяснить. Честно говоря, никогда. Я просто рисую.

– Но с доктором Анделином ты знал!

– Потому что его покойная жена постоянно преследовала его! И показала мне, как они занимались сексом! Не нужно быть гением, чтобы сложить два и два, ясно?!

Я потихоньку закипал, и Таг начал идти ко мне с таким видом, будто готовился к бою.

– Они показывают мне фрагменты. Воспоминания. И я не всегда могу верно истолковать их. Да что уж там, я вообще не могу истолковать их! Я не Шерлок Холмс!

Таг толкнул меня, и я подавил желание толкнуть в ответ.

– Хочешь сказать, что ты видел мою сестру, но понятия не имел, что мы с ней родственники?

– Я видел Молли задолго до встречи с тобой!

И тут на меня снизошло озарение.

Я видел Молли задолго до встречи с Давидом Таггертом.

Но это какой-то бред. Раньше такого не случалось. Все мертвые, которые мне являлись, всегда были результатом моей встречи с их близкими.

– Молли ушла. Я нарисовал ее портрет на тоннеле, и она ушла.

Я видел ее в ночь смерти Пиби, но это не считается. В ту ночь я видел всех мертвых, которые преследовали меня с рождения. Всех, кроме бабушки.

– И она вернулась?

– Да. Подозреваю, что из-за тебя.

– И что она делает?! – от злости Таг перешел на крик, его зеленые глаза сверкали, кулаки сжимали темные волосы на голове.

Я знал, что он хочет драться. Не потому, что злился на меня, а просто потому, что не понимал, как еще справиться со своими эмоциями. Мне это было знакомо.

– Показывает мне видения. Как и все, – я понизил голос и спокойно взглянул ему в глаза. Это было как-то странно – обычно меня пытались утихомирить, а не наоборот.

– Пожалуйста. Пожалуйста, Моисей…

Внезапно на глаза Тага накатились слезы, и я подавил желание устроить драку, свалить его на пол и поколотить – просто чтобы вернуть прежнего Тага, который хотел избить меня и называл сумасшедшим сукиным сыном.

Я отвернулся от него и сел на корточки у стены, но затем мой взгляд наткнулся на рисунок Молли, смотрящей на меня со страницы альбома, который я швырнул на пол. Она улыбалась, создавая душераздирающую иллюзию девушки, которая будет жить долго и счастливо. Ничего подобного. Я зажмурился и закрыл лицо руками, блокируя Тага и его улыбчивую мертвую сестру. А затем развел море.

Я сосредоточился на Молли Таггерт и ее светлых волосах, развевающихся точно так же, как у Джорджии. Это мгновенно сбило меня с толку, и я ощутил знакомое скользкое ощущение в животе, появлявшееся всякий раз, когда я позволял себе о ней думать. Зато воспоминания о Джорджии напомнили мне о тоннеле, где я лишил ее девственности и навеки потерял часть себя.

Мне сразу же захотелось взяться за кисть, и, громко выругавшись, я приказал Тагу кинуть мне альбом и карандаш. Не совсем то, что нужно, но сойдет. Мои ладони заледенели, шея загорелась. Море в моей голове разделилось пополам и вытянулось в две огромные стены, не оставляя ни единой капельки на светлом и плоском участке земли.

Портрет Молли на тоннеле пришлось закрасить. Департамент шерифа выдал мне галлон серой краски, чтобы скрыть печальную правду: порой дети пропадают, и мир отнюдь не безопасен. Как вдруг на моих глазах краска начала отшелушиваться, словно ее сдирали невидимые руки, и мне вновь предстала Молли: вихрящиеся линии, блестящие глаза и улыбка, которая, как я теперь видел, была точной такой же, как у Тага. Люди никогда не замечают очевидного, пока их не ткнут в него носом.

А затем мой разум затопили образы – те же, что всегда показывала Молли.

– Она постоянно показывает мне этот чертов тест по математике! – Мои руки лихорадочно пришли в действие, и я нарисовал тест с курсивным именем Молли.

Внезапно он улетучился, словно Молли вырвала его из моих рук. Я недостаточно хорошо изобразил красную «А», обведенную кружком. Похоже, Таг не единственный член семьи, у кого проблемы с самоконтролем. «А» в кружке превратилась в звезду – простую золотую звезду, которая растворилась в ночном небе с летящими и взрывающимися звездами, словно она смотрела световое представление. Оно выглядело так красочно и роскошно, что я отшвырнул карандаш и попросил Тага принести что-нибудь другое.

Затем Молли показала мне поля – как те, что вокруг эстакады, – и я едва сдержал поток ругани. Собравшись, я нарисовал золотые колоски пшеницы, в которые переходили волосы Молли, пока они не превратились в сорняки, растущие вдоль бетонного тоннеля.

– Хватит! Моисей! – Таг потряс меня за плечи и влепил мне пощечину. – Какого черта, чувак! Ты рисуешь на стенах! – А затем тихо добавил: – А хотя… Плевать, рисуй дальше.

Но связь уже прервалась, оставив после себя только головокружение. Я рассерженно отошел от буйного звездного неба – размытого, заштрихованного и законченного лишь наполовину. Если бы только у меня была краска…