Закон осеннего пути (СИ)

   Берта смотрела на осенний путь. Он был пуст и однообразен, даже ветер не шевелил листьев на одиноком дереве. У ворот их дома стояла карета -- черная карета барона, о котором рассказывала ей Хильда. Он приехал час назад, и теперь его принимали внизу. Да, когда-то, еще лет сто назад, бароны не сватались к дочкам лавочников, но теперь времена изменились. Лавочник по своим доходам может потягаться с бароном, да и Хильда -- такая красавица, что любую знатную барышню за пояс заткнет. Да и не только в красоте дело... Хильда -- как белая птица, озаренная солнцем, как чистая радость...

   Вдруг Берта увидела, как от дверей дома к своей карете быстрым шагом направился мрачный барон. Он вскочил в карету, что-то крикнул кучеру и... Берта не поверила своим глазам: вместо того чтобы ехать в город, черная карета пронеслась мимо одинокого дерева -- оно задрожало, не уронив, впрочем, ни одного листа, -- и скрылась за поворотом. Барон уехал по осеннему пути! Невероятно! Берте всегда казалось, что уйти по нему можно только налегке... да и не ездили никогда по нему такие важные господа. Нет, разорившиеся дворяне пробредали иногда, но они были вконец опустившимися, в жалких лохмотьях, которые остались от роскошных одежд... а барон был весьма далек от разорения, напротив, поговаривали о его несметных богатствах...

   Берта вскочила, подбежала к двери, но потом что-то будто становило её -- она снова бросилась к столу, схватила карандаш и принялась рисовать...

   Она сияла, сверкала, лучилась.

   -- Я самая счастливая девушка на свете! Берта, смотри!

   -- Оно похоже на цветок-звездочку...

   -- Да... Его подарил мне герцог... Он сделал мне предложение!

   -- Не может быть!

   -- Я выхожу замуж!!! Берта, как же счастлива! Мне так жаль разлучаться с тобой! Ах, выходи и ты поскорее замуж за какого-нибудь знатного господина -- и мы будем наносить друг дружке визиты!!! Мы будем важными дамами в роскошных платьях с моськами на коленях -- как это смешно и забавно, Берта!!! Как здорово!

   Дверь робко приоткрылась.

   -- Может, хватит рисовать?

   -- Мэгги, уйди...

   -- Барышня, вам нужно поесть...

   -- Я не голодна...

   -- И переодеться...

   -- Я не хочу...

   -- Вы неделю не выходили из комнаты...

   -- И не выйду никогда... Мне нужна еще краска. Черная краска.

   -- Давайте я соберу рисунки с пола... У вас все лицо перепачкано...

   -- Отстань!!! Ты говорила, что он меня полюбит! Если я надену другое платье! Если распущу волосы! Если буду выглядеть как настоящая барышня! Ты меня обманула!

   -- Барышня...

   -- Оставь меня немедленно!

   -- Берта, дочка...

   -- Я тебе не дочка!!! Я не хочу тебя видеть, слышишь! Уходи!!! Я же сказала: уходи!!!

   -- Да, я...старая дура. Простите, барышня. Если все-таки надумаете прогуляться, я... я починила вашу шляпку, она в моей комнате. С алой-то лентой хорошо будет...

   Берта сидела за столом. Перед ней лежал чистый лист бумаги. В её руке было перо. Но она не могла рисовать. Даже черные цветы. С тех пор, как уехала карета с новобрачными, Берта рисовала только черные цветы. Но теперь и они оставили её.

   Мэгги ушла. Ушла навсегда. И Берта, проводившая взглядом стольких ушедших по осеннему пути, не видела, как это случилось. Мэгги ничего не взяла с собой, только узелок с едой -- да и той хватит ненадолго.

   В комнате Мэгги обнаружилась шляпка Берты. Прекрасная нарядная шляпка с алой лентой. Берта примерила её и посмотрела на себя в зеркало. Да, у неё все лицо в краске. Она достала носовой платок, утерлась и снова внимательно посмотрела на себя. Криво улыбнулась. Вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице.

   -- Я ничего не имею против них как жильцов, платят они исправно, да ведь только с ними -- ни с матерью, ни с дочерью, не поговоришь!

   Очевидно, к жене лавочника пришла какая-то приятельница, и они решили посудачить за чашечкой кофе.

   -- Хильда, ангельская душа, только одна и могла дружить с этой Бертой. Девчонка вроде малахольная, но себе на уме... Герцог-то наш ей тоже нравился... Да-да, точно тебе говорю, она даже приносила сюда какую-то свою мазню... Волосы распустила, платье новое надела, а то ведь ходила, как пугало огородное... вся в мать -- длинная, тощая, глаза сверкают... Графиня её за то и не любит, что себя как зеркале видит... Муж-то её покойный хоть был пьяница и игрок, да зато душа-человек, веселый, добрый... Графиня любила его собачьей любовью, думаешь, иначе б поседела за ночь сразу после его смерти? Надеялась, сын родится, в отца пойдет, так нет -- девка, и вся в неё... Вот матери и смотреть на нее тошно! Жалко девчонку, выросла диковатая, да разве тут другой станешь? Служанка одна и любила ее... А теперь вот и она ушла -- да еще туда... Не знаю, что будет... Слова ни с кем не молвить! Пустой дом... Хорошо хоть дочка пристроена, теперь у меня душа спокойна за малышку Хильду!

   -- Мама!

   -- Что это ты с собой сделала?

   -- Что видишь: отстригла волосы. Портновскими ножницами.

   -- Зачем?

   -- Я ухожу.

   Ни слез, ни отчаянных мольб, ни истерических вскриков.