— Но вы сказали, что поймали его. — Ее губы, шевелились очень странно, будто не слушались ее, будто их парализовало. — Вы сказали, что его поймали, капитан!
— Это не я взял его. И некоторые считают, что это именно тот самый убийца.
— А вы? Вы как считаете?
Ее взгляд медленно поплыл по кабинету, остановился на его лице. Странный взгляд. Затравленный, обреченный.
— Я сомневаюсь, — честно признался Воронов.
И неожиданно рассказал ей обо всех своих сомнениях. И о том, что человек, который сейчас сидел в СИЗО, тщедушен и несимпатичен.
— А убийца нравится женщинам. Мне кажется, что нравится, — поправился Воронов. — Они добровольно идут с ним! Ни у одной из жертв не было на теле синяков и ссадин, свидетельствующих о принуждении. Или о том, что их похищали.
Она лишь коротко кивнула, продолжая странно смотреть на него.
Потом он поделился с ней сомнениями по поводу неряшливости задержанного учителя начальных классов.
— Убийца ни разу не оставил ни единого следа. А этот… Он бы как слон в посудной лавке набедокурил. — И Воронов глянул с мольбой на окаменевшую Арину. — Может, вы хотя бы на фотографию его взглянете?
Фотографий у него не было. Были ксерокопии фотографий. И он протянул стопку листов Арине. Но она зажмурилась и отрицательно замотала головой. И снова пролила воду себе на подол.
Чертова кукла! — чуть не взревел Воронов. Он тут с ней время тратит, он готов был ей помочь, договорившись с Глебовым о встрече, а она…
А она вдруг спросила:
— Каков рост задержанного?
— Метр шестьдесят восемь. — Он помнил его параметры лучше своих.
— Это не он, — сказала Арина твердо.
Неуверенно встала, сделала пару осторожных шагов к журнальному столику. Осторожно протянула руку и на ощупь поставила стакан, будто внезапно ослепла. Распрямилась и замерла в метре от подоконника, с неестественно выпрямленной спиной, заведенными назад руками и высоко задранным подбородком. Будто лететь собралась. Прямо из его окна, прямо на тротуар. Благо этаж был вторым, иначе он бы перепугался.
— Это не он, — повторила Арина, пока Воронов благоразумно помалкивал. — Убийца высокий, выше меня на голову. Крепкий, мускулистый.
— Он красивый? — Он смутился вопросу. — Ну… В смысле, женщинам может нравиться?
— Я не видела лица. Он был в маске. Черной маске. Я не видела лица, волос. Не слышала голоса, он разговаривал шепотом. Все время шепотом.
— Умышленно?
— Не знаю. Может, это какой-то дефект голосовых связок. Но шепот… Все время шепот… Он преследует меня и во сне и наяву. Я уже не переношу, когда кто-то шепчет.
Ее ровный монотонный голос пугал Воронова. Она говорила будто находилась под гипнозом. И странная поза. Может, она не в себе? И выдумывает сейчас все, чтобы он отвязался?
— Он красиво сложен. Сильный, мускулистый. Тело без волос вообще.
— Откуда вы знаете?
Его сердце, больно молотившее о ребра, перебралось куда-то в горло и пульсировало там, пульсировало, делая болезненным дыхание.
Вот он! Вот он — момент истины! Даже если она впоследствии откажется от дачи показаний, он будет знать, как выглядит неуловимый злодей. Он будет знать, он будет искать его, он предостережет всех от беды. И в конце концов он его поймает.
— Он был голый. Когда я выбралась на поляну, где он все это… — Она запнулась лишь на короткое мгновение и снова начала говорить спокойно и размеренно, как под гипнозом. — Он был абсолютно голый и с маской на голове.
— Зачем вы пошли туда? На место преступления, зачем?! — изумленно воскликнул он, хотя зарекался перебивать ее. — Это же было очень опасно!
— Я самонадеянно повела себя. Решила, что смогу его задержать. Решила, что моя спортивная подготовка будет мне в помощь.
Она глянула на него с таким раскаянием, с таким глубоким чувством вины, что он снова едва не задохнулся.
— Но он оказался быстрее, сильнее. Все пошло не так. Его ноги и руки были длиннее моих, я и не смогла. Либо растерялась, либо была поражена тем, что произошло почти на моих глазах. — Она говорила не с ним, а с кем-то, кто сидел глубоко внутри нее и терзал ее, терзал вопросами, требовал раскаяния. — Нет! Я не видела! Я только слышала, и не сразу поняла. А потом сразу полезла сквозь кусты и наделала много шума. Я не застала его врасплох. Он успел сгруппироваться. И он свалил меня с ног. Прижал собой к земле. Угрожал… Шепотом! Велел быть молчаливой и… И все. Потом полный провал. Очнулась я в больнице. Разве я могла об этом рассказывать, капитан Воронов Владимир Иванович? Разве могла? Это так… Так гадко, так стыдно! Так страшно!
Пятясь, она вернулась на стул, так же осторожно села. И снова вперила в него затравленный взгляд, словно в ожидании расправы.
Воронов тоже молчал. Он не знал теперь, как с ней разговаривать. Упрекать в том, что она сокрыла от следствия важную информацию? Да, имел полное право! И даже привлечь к ответственности мог. Ругать за то, что больше месяца водила его за нос, ссылаясь на амнезию?! Тем самым вводила следствие в заблуждение, препятствовала расследованию. И еще черт знает сколько обвинительных моментов он мог ей предъявить.
Но это как начальник уголовного розыска.