Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Стихотворение называлось «К моему другу». В нем сначала говорилось о том, что поэта никто не хочет признать, он совсем одинок на жизненном пути, но вот у поэта появился друг... Молчанов ткнул в эту строчку пальцем и пояснил, что нашел он друга в нем, Шелгунове...

На следующий день Молчанов пришел опять. Сказал:

- У меня есть вот...- и достал из кармана какую-то бумагу.

Это был лист большого формата, на нем, во всю ширину листа, написаны были стихи, а вверху, в виде виньетки, нарисован чернилами огромный глаз, как бы всевидящее око, - и лучи вокруг. Оказалось, Молчанов хочет посвятить это стихотворение государю-наследнику. Но достаточно ли хороши предлагаемые стихи, чтобы он, автор, мог позволить себе подобную смелость? И как лучше их отправить, чтобы они вернее могли дойти по назначению? Он просил Шелгунова откровенно высказать свое мнение, просил совета.

Шелгунов прочел и хотел было ответить со всей едкостью, что стихи эти Молчанов, конечно, может посвятить государю-наследнику: они для этого достаточно плохи. Но сдержался и сухо посоветовал представить стихотворение, что называется, по начальству, через исправника.

Молчанов почувствовал, как холодно отнесся Шелгунов к его жалкой попытке обратить на себя снисходительное внимание самодержавной власти. Ссыльный стихотворец стал оправдываться, говорить, что он тут погибает. Сколько он перетерпел!

- Беда ходит не по горам, лесам и болотам, а по людям! - горестно воскликнул Молчанов и стал жаловаться на судьбу, на то, что его не понимают, сравнивал себя с Еврипидом, Байроном и Пушкиным.

Шелгунов спросил, а за что он сослан? И Молчанов рассказал, что служил в департаменте, по службе своей столкнулся с жалобой раскольников на притеснения. Это было лет пятнадцать назад. Он вступился за тех, кто принес жалобу, и вот, за порицание мер, принимаемых правительством против раскольников, он был изгнан со службы, да еще обвинен в безнравственной жизни - и отправлен в монастырь замаливать свои грехи. Он содержался в монастыре... Рассказывал Молчанов бессвязно, и трудно было понять, как же он очутился теперь не в монастыре, а в ссылке.

Под конец он сказал, что сейчас меняет квартиру и попросил немного денег на переезд.

Назавтра Шелгунов проснулся рано утром, услышав, что в сенях кто-то разговаривает сам с собою. Это Молчанов явился ни свет ни заря. Шатаясь, вошел в комнату и сразу признался, что на деньги, выпрошенные на переезд, он вчера выпил, а сегодня спозаранок опохмелился. Он опустился на колени перед Шелгуновым, прося прощения, начал бормотать какие-то тексты из святого писания, стал просить, чтобы Шелгунов его прибил:

- Меня, старого дурака, бить следует!

Он даже хотел для этого принести из сеней свою суковатую палку... И снова попросил денег. Шелгунов поколебался, но все-таки дал.

- Не буду лгать, я теперь пойду в кабак, - с отчаянностью произнес Молчанов и ушел.

Это был человек погибший...

Тревожные вести приходили из Петербурга. Благо-светлое сообщал: «Русское слово» получило второе предостережение за ноябрьскую книжку, то есть за новую статью Писарева и «Рабочие ассоциации» Шелгунова, а за декабрьскую книжку - третье предостережение, оно же последнее. Издание журнала приказано приостановить на пять месяцев.

Решение последовало в феврале, так что успела выйти в свет январская книжка 1866 года. В ней помещена была первая половина статьи Шелгунова «Одиночное заключение и смертная казнь».