Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Я предложил Людмиле Петровне служить вам по части выбора книг, но, право, не знаю, сумею ли я в скором времени быть вам полезным. Скажу вам откровенно, Николай Васильевич, что я теперь сам не свой и что голова у меня преглупая. Я все-таки живой человек, и на меня нахлынули такие впечатления, которых я был лишен в продолжение четырех лет, когда был вашим близким соседом».

Неожиданное и крайне огорчительное письмо пришло от Писарева в июне: «...я разошелся с тем журналом, в котором мы с вами работали, и должен вам признаться, что разошелся не из принципов и даже не из-за денег, а просто из-за личных неудовольствий с Григорием Евлампиевичем. Он поступил невежливо с одной из моих родственниц, отказался извиниться, когда я этого потребовал от него, и тут же заметил мне, что если отношения мои к журналу могут поколебаться от каждой мелочи, то этими отношениями нечего и дорожить... Когда я увидел из его слов, что он считает себя олицетворением журнала и смотрит на своих главных сотрудников как на наемных работников, которых в одну минуту можно заменить новым комплектом поденщиков, то я немедленно раскланялся с ним...»

Ну что за досада! Шелгунов подумал, что, когда дело касается отношений редактора с его сотрудниками, не надо редактору быть человеком из гранита и чугуна, каким считает себя Благосветлов. Ведь с уходом Писарева в журнале возникает пустота, которую сегодня заполнить некому. Неужели Благосветлов этого не сознает? Шелгунов послал ему откровенное письмо и скоро получил ответ: «Вы пишете мне, чтобы я подал Писареву первый руку примирения; я охотно и даже с удовольствием сделал бы это, но я перестал его уважать. А как скоро я перестаю кого-нибудь уважать, пусть горят хоть два Рима: спасать я их не буду».

Благосветлов, как видно, очень хотел убедить Шелгунова в своей правоте и позднее написал ему еще раз о том же: «Мы переживаем время, когда люди, как металл, пробуются на двойном огне. Если выдержат пробу, значит, всегда будут хороши, а не выдержат - черт с ними, значит, дрянь. И сколько их, выдержавших пробу? И где они, эти выдержавшие? Их нет с нами, и вот почему в нашем крошечном, микроскопическом кружке должны быть восстановлены самые искренние и честные отношения. Мы не должны щадить друг друга, если этого требуют взаимная польза и общее дело».

В мае 1867 года Шелгунов послал прошение губернатору - просил дозволить ему переехать в Вологду. Наконец разрешение пришло. И вот июльским днем он переезжал вместе с семьей в губернский город, причем но дороге их сопровождал полицейский надзиратель из Кадникова. С ними приехал к вологодскому полицмейстеру, представил - и лишь тогда убрался восвояси.

В Вологде многое сразу могло понравиться - и старый кремль, и тихие прямые улицы, обсаженные березами, и неширокая спокойная река в зеленых отлогих берегах, по которым ветвистые деревья спускались к воде.

Шелгунов снял квартиру в центральной части города, возле бульвара. Квартиру подыскал просторную - чтобы никому в семье друг друга не стеснять.

В Вологде Людмила Петровна повела, можно сказать, светскую жизнь, по вечерам у них теперь часто появлялись гости, новые знакомые. Николай Васильевич приобрел фортепьяно. А ему Людмила Петровна еще в Кадников привезла из Петербурга корнет-а-пистон, - он с детства играл на нескольких музыкальных инструментах - на фортепьяно, на скрипке, а лучше всего на корнете.

Но и в Вологде Шелгуновы жили как бы вместе и в то же время врозь. В сущности, они составляли две семьи: Николай Васильевич и Коля - одну, Людмила Петровна и Миша - другую,

В марте 1868 года в Вологде появился новый ссыльный, бывший петербургский студент Михаил Сажин Пришел к Шелгунову - познакомиться. Пригласил к себе. Сажин уже поступил домашним учителем в одну интеллигентную вологодскую семью, и платили ему тем, что предоставляли стол и квартиру.

Шелгунов посетил его. Сажин жил на окраине города, в доме на берегу реки Вологды, нанимал большой и светлый мезонин. За домом уже начинался лес.

Хозяин дома, Павел Степанович Летков, оказался начальником вологодского телеграфного отделения. Это был незаурядный, деятельный человек, занятый проведением телеграфных линий по всему русскому северу - в губерниях Вологодской, Архангельской и Костромской. Часто уезжал из дому, целыми днями не вылезал из тарантаса. В долгих зимних поездках он привык согреваться водкой, незаметно для себя пристрастился к алкоголю, это уже грозило бедой ему и его семье.

Шелгунов стал бывать у Летковых. С нежностью глядел на четырех девочек, которые вечерами сидели с одной свечкой и готовили уроки. Среди них обращала на себя внимание третья сестра, Катя, - она была вечно с книжкой и удивляла Шелгунова не по возрасту умными вопросами.