Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

«Чтобы иметь точное понятие об одиночном заключении, нужно посидеть самому года два в тюрьме, познакомиться лично с удовольствием смотреть на свет божий через матовые стекла»,- как бы между прочим написал в этой статье Шелгунов. Вспоминая поведение Всеволода Костомарова на следствии, но, конечно, не называя его по имени, отмечал: «...люди трусливые, слабые, отличающиеся неподвижностью мысли и характера, высказывают с полной откровенностью не только то, что им следует, но даже и то, что им не следует, выкладывая своими ближними дорожку, по которой они думают возвратиться домой целы и невредимы. Ничто так не пугает человека, как таинственность и неизвестность... Поэтому напуганное воображение консервативного труса, рисуя ему всякие ужасы, доводит наконец его до той малодушной беспомощности, при которой он устремляет умильные взоры на тех, кто наводит на него ужас, рассчитывая найти свое спасение как раз там, где менее всего его следует искать. В этом случае расчет на таинственность и неизвестность удается вернее всего, и запуганный человек употребляет все правды и неправды, лишь бы спасти себя». И, наконец, в тюрьме можно дойти до нервного расстройства, «когда стражи, как истуканы, исполняя молча свою службу, не отвечают вам ни слова или говорят ложь; когда во всем делается вид, что вы единственный житель обширной тюрьмы, в то время как по беспрестанному щелканью дверных замков вы очень хорошо знаете, что тюрьма полна узниками, как хороший огурец семенами…». Чему же учит тюрьма человека, в ней побывавшего? «Все, что сделает тюрьма, заключается в том, что она послужит хорошей школой осторожности и научит его ходить так, чтобы не попадаться в капкан».

Это все напечатали! Но уже следующая, февральская книжка «Русского слова», на страницах которой он надеялся увидеть вторую половину статьи - о смертной казни, так и не вышла в свет.

Благосветлов, судя по его письмам, не падал духом. Надежды свои на ближайшее будущее связывал с предстоящим официальным торжеством - серебряной свадьбой царя. Он слышал, что ожидаются многие царские милости но этому случаю. Авось эти милости коснутся и журнала «Русское слово».

Торжество предстояло 16 апреля, а 4 апреля в Петербурге, у Летнего сада, неизвестный стрелял в царя. Не попал - и его схватили.

О том, как власти потрясены происшедшим, можно было судить но сообщениям газет. Теперь уже ни о каких царских милостях думать не приходилось. В Петербурге, по слухам, начались аресты - жандармские кареты разъезжают по городу каждую ночь.

Узнав, что арестован и посажен в крепость Благосветлов, Шелгунов ощутил это как новый удар. А что, если и к нему в Никольск нагрянут с обыском? В письмах своих Благосветлов не стеснялся в выражениях, и не должны его письма попасть в руки жандармов... Шелгунов собрал их, кинул в печку и сжег.

Однако Благосветлову повезло - просидел всего три недели. Выпустили его в начале июня. Но «Русское слово» - об этом сообщили газеты - было окончательно запрещено.

В письме к Шелгунову Благосветлов свое положение обрисовал иносказательно: «Вода течет, лодка опускается ко дну, и мне приходится в одно и то же время затыкать дыру и выливать воду. Эта аллегория переводится на простой язык так: мне закрыли журнал... Поверите ли, что я на свободе чувствую себя не лучше, чем в крепости. Скверные нервы не дают ни минуты покоя, потому что каждый день несет новые тяжелые впечатления. Удивляешься, что за каменная природа человек: кажется, давно пора бы лопнуть хилому механизму жизни, ан нет - он стоит и жаждет не покоя, а деятельности. Но деятельность-то становится не под силу; уж слишком много навалило хлопот и неприятностей. Одна мораль - если родишься в России и сунешься на писательское поприще с честными желаниями, - проси мать слепить тебя из гранита и чугуна. Мать моя озаботилась в этом отношении. Спасибо ей, родимой!»

Так что Благосветлов сдаваться отнюдь не собирался. Месяцем позже сообщал: «Спешу известить вас, что открывается ежемесячный журнал «Дело», который вполне заменит журнал «Русское слово».

«Дело»? Почему Благосветлов решил именно так назвать свой новый журнал? Не потому ли, что подобной переменой названия он давал понять: за словом должно следовать дело...

«Обстоятельства так круты, что надо волей-неволей сообразоваться с ними...- писал он Шелгунову. - Будьте хитры, как змий, и невинны, как голубь; это последнее наше испытание, и нам нужно перенести его твердо и благоразумно. Хлопот у меня бездна, и я измучен, как собака, или, говоря изящнее, как матрос, выброшенный в открытое море после крушения корабля».

Вскоре из нового письма Благосветлова Шелгунов узнал, что из сорока восьми печатных листов, набранных в типографии для первого номера «Дела», двадцать два запрещены. В том числе «Внутреннее обозрение», написанное Шелгуновым. Почему? Потому что он посмел заявить о необходимости раздать все свободные земли безземельным крестьянам. Вот и пытайся послужить своим пером благу народному! Как тут не скрипеть зубами!