Закон-тайга

Наверное, нет ничего хуже для солдата-срочника, чем стоять ночью, да еще в пятидесятиградусный мороз, да еще накануне самого Нового года, в карауле. А еще если солдат-срочник — не дембель, не дед, а всего-навсего «гусина» — так в славном боевыми традициями Краснознаменном Дальневосточном военном округе обычно именуют тех, кто прослужил родине всего лишь полгода; и если дома, в богатой деревне под Тамбовом, осталась толстая веснушчатая любимая, которая пишет все реже и реже, а еще — роскошный красный мотоцикл «Ява», отданный на это время младшему брату, да к тому же и почти новый магнитофон «Весна» с дорогими сердцу записями "Ласкового мая" и «На-на»; то здесь жизнь кажется окончательно прожитой, и несчастному караульному уж никак ни до автомата системы Калашникова с полным рожком патронов, висящему на плече, ни до Устава гарнизонной и караульной службы, который надо зазубривать наизусть, и даже ни до вертолетов, которые надлежит охранять.

Рядовой Кишкин, невысокий и худосочный тамбовец, тяжело вздохнув, нервно задрал голову на тощей шее и печально посмотрел на зловеще чернеющую кромку тайги — густой хвойный лес начинался совсем рядом, в каких-нибудь ста пятидесяти — двухстах метрах от небольшой вертолетной площадки, тщательно расчищенной от снега. Все тут, в этой забытой Богом и Сатаной глухомани, было не таким, как в его родном и любимом колхозе имени Карла Либкнехта и Розы Люксембург, что на Тамбовщине: морозы — трескучие, самогонка — вонючая, девки — тощие и совсем без симпатичных рыжих веснушек, а вместо быстроходных мотоциклов «Ява», столь любимых лихими притамбовскими допризывниками, все сплошь танки, БМП, БТРы, УАЗы, лесовозы-МАЗы да страховидные КрАЗы-"болотники" с огромными двухметровыми колесами. Даже волки тут были другими — не в пример родимым, тамбовским, куда злей.

Непроницаемая чернота тяжелой пеленой покрывала вертолетную площадку, и казалось, что эта ночь никогда не кончится, что так, тяжело и печально, пройдет вся оставшаяся жизнь.

Рядовой Кишкин, тяжело вздохнув, обвел взором унылый пейзаж: три вертолета «Ми-8» поодаль — там маячила мощная коренастая фигура другого караульного, "заслуженного дедушки Российской армии" ефрейтора Зубилина; ярко-алая точка сигареты, словно ракетная боеголовка, призывно и нагло светилась в кромешной темноте, навевая донельзя замерзшему «гусю» нестерпимое желание хоть пару раз затянуться самокруткой. Слева — унылый темный силуэт радиолокационной будки с паутинообразным локатором, справа — длинные бараки-казармы, перекосившийся дощатый сортир, караулка, по архитектуре мало отличающаяся от сортира, и приземистые склады, из которых прапорщики-завхозы уже давно украли все, что можно было украсть.

Обернувшись, молодой караульный с откровенной ненавистью взглянул на то, ради чего он, собственно, и торчал тут уже полночи: небольшой, но очень изящный военный вертолет Ка-0012-"Б" с подвешенными под подкрылки мощными крупнокалиберными пулеметами. Винтокрылая машина уже заправлена, с полным боекомплектом, — еще сегодня вечером должна была улететь куда-то под Хабаровск, кажется, в район китайской границы, но пилот неожиданно прихворал, и вылет задержался на сутки. Замначальника по воспитательной работе, то есть по-прошлому — замполит, недавно говорил на занятиях, что это — совсекретное российское оружие и что многочисленные враги родины многое бы отдали, чтобы просто посмотреть на это дивное чудо отечественной милитаристской мысли.

Страшно захотелось курить, и Кишкин уже подумывал, чтобы зайти за совсекретную машину и сделать несколько затяжек хотя бы там, чтобы только «дедушка» ефрейтор Зубилин не заметил, но тут ему очень повезло: алая точка сигаретного окурка падучей звездой полетела в снег, и старослужащий крикнул хрипло и зло:

— Эй, «гусяра», посмотришь на «вертушки» за меня, я сейчас буду…

Ефрейтор даже не дожидался ответа — ушел, подтягивая на ходу ремень.

А чего — разве «гусь» может что-нибудь возразить "дедушке"?

По опыту тамбовский «гусяра» Кишкин знал: «дедушки» Зубилина не будет минимум два часа. Сперва пойдет к своим корефанам-"дедам" варить чифирь, потом, может быть, — бухать такой вкусный и калорийный одеколон «Шипр», украденный намедни у приезжавших с проверкой офицеров, а может быть, даже спать завалится — до рассвета.

Он «дедушка», ему все можно…

— Хорошо у нас в деревне, — пробормотал рядовой, — никаких тебе «дедов»… Только мой родной дедушка, Митрофан Евграфыч…

Почему-то вспомнился пятый класс деревенской восьмилетки и курс родной литературы — Антон Павлович Чехов, и так захотелось написать "на деревню Митрофану Евграфьичу", но, вспомнив про Зубилина, рядовой сразу же забыл великого классика.

Рядовой Кишкин, воровато оглянувшись по сторонам, побежал к тому месту, где на слежавшемся, утоптанном за день снегу так соблазнительно тлел брошенный "заслуженным дедушкой" окурок «Примы»: своего табака у «гусей», как правило, не было; его, по местным солдатским понятиям, сразу же отбирали старослужащие.

Но добежать не успел — страшной силы удар обрушился ему на голову…

* * *