Закон-тайга

Виталий Леонтьевич был несправедлив к жене. В глубине души он понимал, что все не так и не то. Дело не в жене и не в капризах. Все гораздо сложнее и, если на то пошло, — объяснимей. Ну и пусть сложней, пусть объяснимей, сегодня он будет отдыхать. Будет, потому что хочет отдыхать и не хочет тратить усилия на то, что не сулит мгновенную отдачу. Жизнь, дьявол ее возьми, необратима и прекрасное сегодня не стоит, затмевать чудесным завтра!

— Валентина! — закричал Виталий Леонтьевич и нетерпеливо постучал в стенку жениной комнаты. — Слышишь, Валентина.

— Еще бы не слышать. — Валентина не вошла, а появилась в кабинете, как появлялась всегда: бесшумная, спокойная, готовая выслушать любое его замечание, а то и стерпеть несправедливость, потому что она понимала: увлеченный делом человек одержим и зачастую несправедлив. Все объяснения — потом, а в данный момент такого человека трогать нельзя. Слишком долго он собирал мысли в клубок, слишком дорого это ему далось…

Сегодня тем более ей надо было быть снисходительной к мужу. Он со вчерашнего вечера внушал себе, что нынче — его рабочий день, что никогда он не бывает так счастлив, как у себя в домашнем кабинете, наедине с листом бумаги. Такое за последнее время происходило нечасто, и этим следовало дорожить. Но, едва войдя в кабинет и бросив короткий взгляд на чистый ватман и на рядки цифр, под которыми были густо разрисованы квадратики, она поняла, что тот день еще не наступил. Она чересчур хорошо знала, что обозначают квадратики в середине страницы, какие слова последуют за деланно беззаботным взглядом, которым встретил ее муж. Сейчас он спросит: «Ну-с, и чем ты намерена меня назавтракать?» Потом скажет что-то еще, растолковывающее его сегодняшние намерения… Нет, нынче явно не тот день. А Валентина помнит и те. Когда доступ в кабинет мужа закрыт, когда все в доме должны передвигаться на цыпочках и когда из-за закрытых дверей доносится то безмотивный свист, то неразборчивое бормотание. В такое время они почти не виделись, он не завтракал, не обедал, не ужинал, а выходил перекусить, при этом жевал, не замечая никого, и смотрел на окружающих счастливо и бессмысленно. В такие дни она чувствовала себя довольной и бесконечно доброй. И главной ее заботой являлась тишина.

В квартире Валентина была ее хозяйкой и властвовала безраздельно. Но улица ей не подчинялась, и это Валентину угнетало. Когда за окном раздавался вкрадчивый, быстрый вскрик автомобильного сигнала, она напрягалась и, прикусив губы, думала: «Как же так, ведь сигналы запрещены. На что человек рассчитывает?» Ребячьи шумные ватаги вызывали в ней болезненную ненависть, и ей хотелось, открыв окно, пугнуть хулиганов. В это время Валентина была уверена, что шуметь могут только хулиганы, и досадовала на них, на их родителей, на всех, кто прямо или косвенно мог помешать Виталию Леонтьевичу заниматься.

Последнее время ей на это досадовать почти не приходилось. Сегодня вроде бы все шло к старому, но только шло. Не вышло. Хотя Валентина и не подала вида, что поняла это, Виталий Леонтьевич насторожился. Он заметил, что, войдя, жена посмотрела на кульман, на стол, а потом уже на него. Он был уверен, что она поняла, и поэтому, внутренне насторожившись, но, стараясь не распалять себя, спросил:

— Ну-с, и чем ты намерена меня назавтракать?

— Окунь в горчичном соусе устраивает?

— Ты — гений!

Окунь в горчичном соусе — его любимое блюдо.

Виталий Леонтьевич подошел к Валентине, приподнял ссыпавшиеся на висок волосы и поцеловал в избранное свое место — мягкую, трогательную ямку за ухом. Когда у него улучшалось настроение, он всегда сюда целовал. «Она впрямь молодец. А я — безвольный эгоист. Ну, чего мне, на самом деле, не работать? — Это рассуждение промелькнуло и бесследно растворилось в успокоительном обете. — Сегодня — воскресенье. Отдохну как следует. А завтра приду с работы, засяду. Там, по-доброму, и дела-то осталось месяца на полтора».

Улучшившееся настроение, желание как-то отблагодарить жену немедленно воплотилось в деловое предложение.

— Слушай, мы с тобой полгода в кино не были. Ты как сегодня на день настроилась?

— Твоим плащом думала заняться. Где ты его так увозить умудрился?.. Тане надо помочь передник сшить. Домашнее задание.

Виталий Леонтьевич внутренне поморщился: «Мне бы твои заботы», — но вслух благодушно спросил:

— До кино уложишься?

— Вообще-то…

— Никаких вообще. Из кино зайдем к Скворцовым. Кстати, где сегодня что?

— Посмотреть надо.

Жена и муж одновременно потянулись к газетам, столкнулись руками и оба усмехнулись своей неловкости. Виталий Леонтьевич благодушно, Валентина привычно-уступчиво.

— Читай вслух.

Виталий Леонтьевич нашел рекламу и зачастил:

— В «Мире»… так… это, наверное, муть… «Молодость»… «Мы из Кронштадта». Слушай, пойдем в «Молодость». «Мы из Кронштадта» я с удовольствием еще разок посмотрю. Ты помнишь фильм-то?

— Еще про «Чапаева» спроси…

— Так решено?.. Эй, эй! В «Авроре» — «Председатель». Подожди, кто мне про него говорил? Мы же с тобой вроде не смотрели?

— Не смотрели. Рецензию я читала. Да помнишь, я тебе говорила.