Закон Талиона

Шёл вроде бы по наитию, но к логовищу бандитов выбрался точно. Затаившись в кус-тарнике, рассмотрел дом. Какой нафиг дом — домина! Метров, примерно, пятнадцать на пятнадцать, накатанный из толстенных брёвен, двухэтажный да ещё с мансардой. Крыша, правда, кондовая, зато труба кирпичная. Дымит. Архаровцы, похоже, в доме. Всего двое. В таком запросто можно разместить с комфортом человек двадцать, а то и больше. В сезон, наверное, так и бывает. Отгрохали себе хоромы, сволочи, на халяву. Это ж сколько рабов на них горбатилось? Вокруг терема приличный пустырь в виде неровного квадрата, обложенного со всех сторон лесом. Если лесному коттеджу суждено сгореть, огонь до деревьев не дотянется. Сгореть? Почему, собственно? Откуда эта мысль? Вероятно, пока сюда шёл, подсознательно лелеял желание спалить сектантское логово вместе с бандитами. Эдакая опалимая купина — перст божий. Не-ет, ребята, не стоит, в таком пансионате вся община поместится. Из землянки да во дворец.

Апрельское солнце падало за лес. К дому протянулись остроконечные чёрные тени. Павел, удовлетворённо цыкнул зубом, пригнулся, ступил в одну из теней и сразу же стал невидимкой — он это умел. Он не двигался, он струился, как струится размытый вечерний воздух по влажной земле. Вот он уже на крыльце прошёлся подушечками пальцев по выцветшим дверным плахам. Дверь закрыта, но не заперта. Он легонько, на какой-нибудь миллиметр сместил её вовнутрь. Замер. Петли не отозвались. Так, по чуточке, по чуточке расширив щель, проскользнул в тёмные сенки, прислушался. За стеной бубнили голоса. Кто-то сдавленно закашлялся.

— Ещё, — попросил сиплый голос, — ещё. Блин — перебор! Отвали, тебе сегодня фартит.

— Раз фартит, два фартит, — пропел мягкий тенорок, — а на третий — амбец. Ну че, сда-вать, или как?

— Харе. Чего-то Ходжа с Симой долго.

— Пока побазарят, пока то сё, пока закопают. А че ты дёргаешься?

— Бабу хочу! — Повысил голос сиплый.

— А че, этого добра мало? Любую бери да дери.

— Не, Стриж, я их всех, акромя старух. Ходжа обещался Аркашкину малолетку прита-ранить.

— А тебе-то че с того, — тенорок сочился ехидством, — Ходжа пока сам не наиграется, другим не обломится.

— Наиграется и бросит. Сима бабами брезгует, а я её во все щели.

— А че ты, а не я? Давай очередь разыграем.

Дальше Павел слушать не стал. Будучи Воином, он никогда не позволял озлоблению и ненависти брать верх над профессионализмом — давил на корню. И сейчас задавил, но чего ему это стоило! В висках затокала кровь.

Бандиты наверняка заметили чёрную тень, неизвестно откуда возникшую рядом и, мо-жет быть, даже успели удивиться, но больше они ничего не успели, потому что быстро умерли — с раздробленными шейными позвонками долго не живут.

Полежаев осмотрелся. За окнами сумерки. На полке рядком стоят керосиновые фонари, ещё один, подвешенный на кронштейне между окнами, освещает комнату. Противоположные стены по обе руки от входа заставлены двухъярусными кроватями, отделёнными друг от друга дощатыми перегородками. Получалось так, будто на каждую двухэтажную койку отводилось что-то вроде персональной ниши или купе без дверей — итого дюжина каморок. Казарма с элементами обособленности. В нишах, помимо лежанок, имеются одностворчатые шкафы и тумбочки — уют и уединение — всё для человека. Посередине помещения растянулся обеденный стол. Напротив входа кухонные шкафчики с посудой и столики, топится здоровенная русская печь. Повсюду относительный порядок, не разбросано рваньё-тряпьё вперемешку с порожней тарой, не раскиданы окурки и объедки. Местный начальник, а это, судя по всему, покойный Ходжа, не любил бардака. Данный факт наводил на мысль о его офицерском прошлом…А, может, и настоящем?

Осмотр занял секунду-две, потом Павел, на всякий случай, запер дверь на засов и при-ступил к обследованию помещений. Ходил, смотрел, мотал на ус, найденное оружие укла-дывал в большую спортивную сумку. Составив представление о бандитском быте и услови-ях проживания, вернулся к покойникам, подумал и решил, что им тут не место. Первым де-лом он отыскал ключи к дверным замкам, а вторым делом упаковал тела в обнаруженные в шкафу тёмные покрывала и поочерёдно переправил их в кусты подальше от случайных глаз. Туда же уволок сумку с оружием. Предстояло дело третье, не самое приятное и уж, конеч-но, не самое лёгкое — транспортировка усопших к месту захоронения.

Взвалив на правое плечо восьмидесятикилограммовый куль с одним из усопших, он левой рукой сгрёб ремни погромыхивающей металлом сумы. По темнеющему лесу шёл на автопилоте и поспешал, поскольку солнце всё ещё падало и никак не могло упасть, но день всё же приближался к вечеру, а дела хотелось завершить до наступления темноты.

На подходе к заветной полянке тихонечко высвистнул. В ответ подал голос товарищ Сухов:

— Здесь мы! Заждались.