Закон трех отрицаний

К тому времени, когда стоящая в ванной на первом этаже стиральная машина зазвенела, раздраженно сообщая, что она сделала все, что могла, а кто может лучше, тот пусть и делает, они успели не только закончить обедать, но и дважды варили кофе и выпили по чашке чаю с пушистыми булочками, которые теперь пришлись как нельзя кстати. Выстиранные и подсушенные «под утюг» брюки были подвергнуты придирчивому осмотру. В целом ничего, на прием к французскому послу, конечно, в них идти уже нельзя, но ездить на машине и заходить в придорожные ресторанчики – вполне можно. Многострадальный филолог снова полез на второй этаж работать утюгом. И Настя с удовольствием подумала о том, что он сейчас уедет и она сядет рядом с Лешкой на диванчик перед камином и попросит у него прощения. За все, за все. За двадцать семь лет знакомства, наверное, много обид у него накопилось. Вот обо всех и поговорим.

– Ася, я побуду с тобой до завтрашнего утра, а дальше что? – неожиданно спросил Алексей.

– А дальше ты уедешь и вернешься только к выходным, – беззаботно ответила она.

– Но ты ведь будешь бояться.

– Не буду. Леш, утром я поддалась дурацкой панике, я ведь не знала, что дом можно сдавать на охрану. Я и буду его сдавать, и не только ночью, но и днем. Видишь, как все просто. Я с тобой поговорила, все обсудила, и теперь мне совсем не страшно. Правда-правда, честное-пречестное.

– Я вот о чем подумал… Только ты сразу не рычи на меня, ладно?

– Не буду. Я буду пищать, как полураздавленная мышь. Так о чем ты подумал?

– Мы могли бы заключить с этим графоманом взаимовыгодный контракт. Он будет приезжать сюда каждый день, ему ведь все равно, в какую сторону кататься, лишь бы километры мотать. Если нужно, наколет тебе дров или сделает что-нибудь полезное, такое, что тебе самой не под силу. Ты напоишь его чаем, дашь пару бутербродов, пусть отдыхает и развлекает тебя разговорами.

– Меня не нужно развлекать, – сердито возразила Настя. – Мне здесь совсем не скучно. И меня не нужно охранять, здесь есть профессиональная охрана, а из него защитник, прости за выражение, как из пластилина пуля. Что ты выдумал, Чистяков?

– Ася, я хорошо тебя знаю. Это пока за окнами светло, ты такая самостоятельная и никто тебе не нужен. А как стемнеет, всю эту дурь как рукой снимет, и ты снова начнешь бояться, и прислушиваться к каждому шороху, и сидеть в трех сантиметрах от спасительной кнопки, боясь отойти в туалет. Что я, не знаю, что ли? Ты все утро на стуле у окошка просидела, забыла? И хочешь так целыми днями сидеть? И особенно вечерами, когда за окном уже ничего не видно, и от этого еще страшнее?

В каждом его слове была правда, Настя не могла этого не признать. Он действительно хорошо ее знал, гораздо лучше, чем она знала себя сама.

– И что ты предлагаешь? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Я предлагаю попросить Валентина Николаевича, чтобы он в будние дни приезжал сюда во второй половине дня, часам к шести, когда начнет темнеть, и находился здесь до десяти вечера. Или до одиннадцати, это уж как он сможет. Потом ты сдаешь дом под охрану и ложишься спать.

– И как ты собираешься его уговорить? Ему-то это зачем нужно? Предложишь ему денег?

– Ну зачем же, я предложу ему тебя.

– Думаешь, польстится? – Настя с сомнением оглядела себя, остановив взгляд на больной ноге.

– На то, о чем ты подумала, – точно не польстится, – усмехнулся Леша. – Ты будешь рассказывать ему то, что он так хочет узнать, чтобы создавать свои бессмертные детективы. Как устроены ваши службы, кто кому подчиняется, кто за что отвечает и так далее. Расскажешь ему всякие страшные истории, и смешные тоже. Мне кажется, обмен равноценный.

– Это тебе так кажется. У него может быть принципиально иное мнение на этот счет.

– Может быть, – не стал возражать Алексей. – Но сначала мне хотелось бы узнать твое мнение.

Ей очень хотелось отказаться. Ей не нужен был этот совершенно чужой человек, хотя и очень милый, обаятельный, и приятный собеседник, и вообще он симпатичный, образованный… Но он ей не нужен. Она прекрасно справится сама, без всяких там филологов-графоманов.

Но тут же она вспомнила вчерашний вечер. И ей стало жутко. Лешка прав, она храбрая, только пока светло. Есть у нее, Насти Каменской, такая особенность. И вроде бы темноты она особо не боится, но именно в темноте легко впадает в панику, начинает видеть то, чего нет, и слышать звуки, которых не было. Именно в темноте в голову ей лезут чудовищные, нагоняющие ужас мысли. Именно в темноте она теряет способность мыслить хладнокровно и последовательно. Это появилось только в последние годы, раньше такого не было.

Но что будет, если она все-таки откажется от Лешкиной идеи? Тогда Лешка, ломая весь свой рабочий график, будет приезжать к ней каждый вечер. И она постоянно будет чувствовать себя виноватой перед ним.

– Хорошо, – вздохнула она. – Попробуй поговорить с ним. Я не против.

К ее удивлению, филолог тоже оказался не против. Он догладил свои брюки, переоделся, натянул высохшую куртку, горячо поблагодарил за помощь и пообещал приехать завтра к шести вечера.

* * *