Закон военного счастья

Потом он пристроился к брустверу, выставил прицел. Первый выстрел прошел мимо, но уже вторым он снял одного из бегунов. До него было метров восемьсот, выстрел был неплох. Такого не постыдился бы и снайпер с оптическим прицелом. И тогда пернатые засуетились. На этот раз к бегунам с желтыми лентами подбежало чуть не три десятка вояк. Они все дружно, как на картинке, выставили перед собой щиты, подхватили жердь, и…

Рост выпулил всю обойму, потом еще три. Потом ему стали помогать одиночными выстрелами его бойцы, последние двести метров по носильщикам палили уже всей крепостью, но… Но пернатые все равно приближались. На место выбитого бегуна тут же становились новые добровольцы. Ростик выпрямился и отдал карабин Михайлову. Его пальба уже ничего не могла изменить — они косили пернатых как косой, но те продвигались вперед почти без остановок.

— Ты замечаешь, командир? — спросил вдруг Михайлов. — Те, кто ближе к красному языку, падают чаще. И кажется, совсем не от выстрелов.

— Вернее, совсем не от выстрелов, — отозвался Рост, решив не заметить этого «ты» от мальчишки. Потому что глаз у паренька оказался верным и он умел читать происходящее не по подсказке.

— Так что же будет? — спросил Михайлов. Рост не ответил, он ждал. И дождался. Устилая свой путь трупами, наваленными, как брусчатка, от слитного, мощного, не останавливаемого щитами огня защитников крепости, пернатые донесли-таки свою ношу и бросили ее на расстоянии всего лишь десятка метров от ворот крепости. И все разом отступили. А те, кто не принимал участия в смертельной эстафете, еще разок вскочили, покричали, помахали пиками, копьями, дротиками, мечами, луками, арбалетами, ружьями или даже пушками и тоже успокоились. Снова уселись на траву. Только в том месте, где пронесли красную тряпку, никто уже не сидел, от этой дорожки старались держаться метров за двести, а иногда даже больше.

Ростик нашел одно-единственное окошко, которое позволяло выглянуть на предвратный пятачок с расстояния метров в пятнадцать, и рассмотрел то, что им принесли. Это был кусок мяса, еще сочащийся желтоватой кровью, заваленный трупами пернатых, какой-то очень уж правильной, треугольной формы. В самой этой правильности была какая-то тайна, словно, если бы Рост постарался, он разом понял, что это такое и как это сработает против людей.

А оно действительно сработало — стражники у бойниц, выходящих к воротам, к обеду стали жаловаться на головную боль, а ближе к вечеру одна девушка потеряла сознание. После этого Ростик приказал заложить камнем и залить наглухо все бойницы, выходящие в сторону принесенного «языка» — как выразился рядовой Михайлов.

Но, несмотря на принятые меры, язык оказывал свое действие. Хотя, в общем, это и не удивительно. Пернатые не стали бы тратить столько своих бойцов, если бы их трюк можно было нейтрализовать, запломбировав бойницы.

Вечером в верхней наблюдательной башенке появился Каратаев. Он был взъерошен и сразу перешел на агрессивный тон:

— Я протестую против того, что ты приказал заложить бойницы со стороны ворот. Это не позволяет нам наблюдать за этим сектором.

— У нас есть эта башенка, — отозвался Ростик. — Так что совсем без наблюдения за той стороной мы не окажемся.

— Но они могут подкрасться оттуда, воспользовавшись, так сказать, искусственной «слепотой», устроенной тобой. Ты эту опасность учитываешь?

— Идите вниз, — попросил его Рост. — И не забивайте себе голову проблемами, в которых не слишком…, — ему не хотелось обижать старшего по возрасту, но уж очень раздражал его тон, — не слишком смыслите.

— Как это понимать?

— Они не пойдут в атаку с той стороны, — отозвался вдруг сзади Герундий.

Даже ему не нужно было объяснять почему. Это решило спор в пользу Ростика. Каратаев повернулся на месте и ушел.

А потом, за час до темноты, вдруг прибежал наблюдатель от той бойницы, откуда можно было смотреть на язык, откуда Ростик сам смотрел на него днем.

— Товарищ командир, вам нужно посмотреть. Язык развернулся, — доложил он.

Ростика, как почти всегда, покоробило слово «товарищ». Не было в нем того смысла, которое оно изначально имело, а употребление при обращении наносило какой-то ущерб самой идее дружественности и товарищества. Но люди от него не отвыкали, тем более что некогда предложенные Солоухиным обращения «сударь» и «сударыня» оказались не лучше.

Раздумывая над этим, он прошел к бойнице, осторожно выглянул и… поразился. Это был большой, чуть не в два метра кусок треугольной, красной как вареный рак плоти. Ровный по бокам, с пупырышками, с какими-то ярко-желтыми наростами, бугорками… С того края, откуда он сочился кровью, если желтая жидкость была кровью, язык был грубо и жестоко отрезан, отсечен от чего-то большего, тугого и, безусловно, живого. Может, оно и осталось живым, когда этот лепесток отрезали, подумал Рост. Потом он понял проблему.

— Стоп. — Он посмотрел на бойца, сходившего за ним. — Ты говоришь, он развернулся? Значит, он еще жив?

— Он лежал иначе. Но развернулся. Следовательно, не умер.