Закон забвения

Пространство за очагом имело восемь футов в длину, но всего четыре в ширину. Доски пола находились футах в четырех над головой, так что хотя бы стоять он мог в полный рост. Чтобы развернуть матрас, Уилл убрал лестницу и уложил ее вдоль стены. Сделав это, он почувствовал себя так, словно оказался в могиле, и только пламя единственной свечи пронизывало мрак.

Шла последняя неделя августа, стояла страшная жара. Уиллу не оставалось ничего иного, как лежать, обливаясь потом, на матрасе и слушать голоса солдат. От производимых ими звуков не было спасения, как от мучителей Иова или от галлюцинаций во время горячки. Солдаты отправлялись к коням в стойло и возвращались в дом, проходили через гостиную, топали по лестнице, передвигали мебель в спальнях, громыхали по коридору у него над головой. Как-то раз один пожаловался на плохо закрепленные доски и попробовал поддеть их носком сапога, но тут, к счастью, кто-то – судя по командному тону, офицер – отозвал его. Ополченцы разговаривали, смеялись, ругались, молились и храпели. Иногда кто-то из них вскрикивал от страха во сне.

Сперва Уилл пытался как-то различать их: вот уроженец Ипсвича, вот – Суонси, у того, что помоложе, жена беременна. Но их было так много, что он сбился со счета и в итоге бросил эту затею. Невозможно было определить время суток, за исключением той их части, когда дом погружался в тишину на несколько часов. Но даже тогда Уилл не мог уснуть. Он растягивался, делал отжимания, ходил от стены до стены. Развернуться было практически негде. В остальное время он, лежа на боку, читал при свете свечи Библию, пока не начинали болеть глаза. И постоянно возвращался к тридцатому псалму, как никогда прежде отзывавшемуся в его душе:

Помилуй меня, Господи, ибо тесно мне; иссохло от горести око мое, душа моя и утроба моя.

Истощилась в печали жизнь моя и лета мои в стенаниях; изнемогла от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли.

От всех врагов моих я сделался поношением даже у соседей моих и страшилищем для знакомых моих; видящие меня на улице бегут от меня.

Я забыт в сердцах, как мертвый; я как сосуд разбитый…

Уилл был уверен, что сходит с ума. Даже уже сошел. Он пытался представить, ведет ли хоть еще одна живая душа на земле такую жизнь, как он, и не мог. За какие страшные грехи несет он кару? С какой целью подвергается испытанию?

Шли дни. Дом никогда не пустел. Рассел ни разу не пришел.

Любите Господа, все праведные Его; Господь хранит верных и поступающим надменно воздает с избытком.

Мужайтесь, и да укрепляется сердце ваше, все надеющиеся на Господа!

Уилл пытался принять проклятие как благословение, радоваться тяготам своим как возможности приблизиться к Богу, как это было в случае с болезнью Неда. Но это становилось все труднее, особенно когда к концу стали подходить не только запасы еды и питья, но и, самое страшное, свечей. Перспектива остаться совсем без света была невыносимой.

На седьмой день он много часов прорыдал, зажав ладонью рот, чтобы заглушить звуки, пока наконец впервые за неделю не провалился в беспробудный сон. А когда очнулся, вокруг царила полная тишина.

Уилл не брался определить, сколько времени он провел в бесчувствии или хотя бы день сейчас или ночь. Обычно те или иные звуки присутствовали всегда, пусть просто какой-нибудь скрип или кашель, но теперь ничего. Он лежал, прислушиваясь.

Наконец он встал. От произведенного им шевеления воздуха огонек на последнем огарке свечи затрепетал, заставив тени заплясать по каменным стенам, потом погас. В кромешной темноте Уилл нашарил свой меч, распределил два пистолета и запас пороха и пуль по карманам, сунул за пазуху подзорную трубу. Поднял лестницу, приладив верхний конец так, чтобы он опирался о балку. Поставил ногу на нижнюю перекладину и начал потихоньку взбираться. Добравшись до верха, выждал несколько минут, обратившись в слух, потом толкнул одну из половиц. Свет ударил в лицо так ярко, что ему пришлось отвернуть голову и зажмурить глаза. Прошло какое-то время, прежде чем он сумел полностью открыть их. Уилл выбрался в коридор и присел на корточки. Потом распрямился, достал один из пистолетов и, держа в другой руке меч, двинулся вдоль стены к своей комнате.

Выглядела она так, как если бы ее покинули в спешке. Грязные тарелки и другие вещи были разбросаны по полу.