Закон забвения

Он шагал, не встречая помех, посередине улицы, уклоняясь от содержимого ночных горшков, выплескиваемых по временам из окон верхних этажей, и через несколько минут вышел к правому берегу Сены. Погода стояла жаркая, река воняла сильнее обычного. Мужчина двинулся вдоль мутного бурого потока, останавливаясь иногда у одного из плетеных ящиков, на которых продавцы книг раскладывали свой товар, брал в руки какой-нибудь том и перелистывал страницы. Ничто не цепляло его внимания. Слишком много религии. Лучше попытать счастья на Новом мосту. Вдоль его парапетов выстроились ларьки торгашей и шарлатанов всех сортов: продавцов деревянных вставных зубов, стеклянных глаз, шпанских мушек для дряблых чресл; там роились карточные шулеры и спекулянты, жонглеры и акробаты. Он почувствовал, как в карман его кто-то лезет, и врезал воровке тростью по руке.

В середине моста стоял книгопродавец, специализировавшийся на последних английских публикациях. Вот это уже интереснее. За пятьдесят солей[33] мужчина приобрел двухнедельной давности выпуск «Лондонского осведомителя» с цензорским штемпелем, одобряющим журнал к чтению. Англичанин двинулся через Новый мост к Иль-де-Нотр-Дам, но теперь шумная толпа надоела ему – он часто испытывал скуку – и, совершив короткий круг у Сен-Шапель, он повернул к дому.

По совести говоря, Нэйлер практически ничего не делал, только скучал все время с тех пор, как Хайд умер в изгнании, а произошло это четыре с половиной года назад.

Лорд-канцлер пал, в точности как он того опасался, – рухнул, словно могучий древний дуб под воздействием преклонного возраста, гниющих ветвей, свирепых бурь и точно направленных ударов недоброжелателей. Великий пожар первым обнажил его слабость. Немного времени спустя голландцы сожгли английский флот в устье Темзы – это было национального масштаба унижение, в котором канцлера несправедливо обвинили. На стенах его громадного дома появлялись обидные рисунки, намекающие на то, что эта роскошь построена на нечестные деньги. Подагра, старость и тучность сделали Хайда малоподвижным и к тому же вызывали отвращение при дворе.

И все же он вполне мог бы уцелеть, опираясь на высочайшую протекцию, если бы не его нескрываемое презрение к моральному облику короля. Первоначальное стремление Карла лебезить перед каждой встречной женщиной переросло в тягу немедля потискать ее сиськи и засунуть руку меж ног. Между лорд-канцлером и его величеством состоялся бурный финальный разговор, подслушать который в саду под окном собрались многие, в том числе леди Каслмейн. Речь напрямую зашла о неизбежной отставке решением Парламента и заключении в Тауэр с последующим отсечением головы, при этом король заявил, что бессилен его спасти. Единственной надеждой на спасение остается изгнание. Когда вельможа уходил с этой встречи бок о бок с Нэйлером, любовница короля засмеялась и указала на него пальцем.

– Он не может править! Он не может даже ходить!

– Ах, мадам, это вы? – отозвался Хайд. – Прошу, не забывайте о том, что раз вы живете, то тоже неизбежно состаритесь.

Приготовили карету, чтобы она доставила канцлера вдоль берега Темзы в Эрит, где ждал корабль. Во время проводов у Кларендон-хауса его хозяин выглядел таким покинутым, что Нэйлер поддался порыву и в последнюю минуту запрыгнул в экипаж и занял сиденье напротив. Хайд посмотрел на него, кивнул и отвел взгляд, как если бы ожидал такого поступка.

– Я признателен, мистер Нэйлер, но предупреждаю – платить мне вам нечем.

Они отплыли во Францию и поселились сначала в Монпелье, затем в Мулене и, наконец, в Руане. Старик тяготил французов, будучи нежеланным гостем. Однажды его чуть не убила толпа английских моряков, требующих выплатить им задержанное жалованье. Пережив начальное потрясение от потери власти, бывший канцлер, подобно многим отставным политикам, занялся написанием мемуаров – с Нэйлером в качестве секретаря. Это был блестящий труд, отмеченный сочным языком и глубокими мыслями. Покончив с этой задачей в шестьдесят четыре года, Хайд утратил интерес к жизни. Если верить его доктору, он свел себя в могилу обжорством. Король, отвергавший все просьбы бывшего сановника вернуться на родину, чтобы умереть там, дал милостивое соизволение захоронить его тело в Вестминстерском аббатстве. Нэйлеру полагалось сопровождать грузный труп хозяина в Лондон, но в последнюю минуту он снова поддался порыву. И на этот раз выпрыгнул из кареты.

Что осталось для него в Англии? Ничего. Она была ему отвратительна.

Нокс, с которым он регулярно переписывался и который стал теперь секретарем клерка Тайного совета, написал ему про похороны, состоявшиеся в январе: «В шесть вечера мы собрались на старом дворцовом дворе, у кирпичного домика, примыкающего к Палате лордов. Оттуда гроб доставили к дверям аббатства, где его встретили декан и капитул, и милорд Кларендон упокоился во тьме в присутствии лишь немногих старых друзей, пришедших проводить его».