Закрой за мной дверь (СИ)

Сорока вылетел кубарем, покатился по снегу и не понял куда попал: темнота с холодом ослепили и обожгли. Типовая пятиэтажка, ничем не отличающаяся от соседних, изогнулась лианой, вытянулась вверх гигантским ребром прорвавшим полусгнившую плоть реальности и в очертаниях ее не осталось ничего от приземистой бетонной коробки.

Минуты две стояла немота, и только снег все так же падал, потому что ему не было дела до всей этой метаморфозы. А потом свет затеплился, мигнул и зажегся в одном, втором, третьем окне. Распахнулись занавески, словно ничего не произошло и до Сороки долетел звук работающего телевизора.

Где-то рядом выругался Гриф. Его грузная фигура металась туда-сюда, то попадая в желтые квадраты, отброшенные на снег освещенными окнами, то снова исчезая в темноте. Сорока ощупал себя через куртку и переломов не нашел. Голова гудела, в глазах плавали слепые пятна, но в целом все было нормально. Чувствуя, что позже сбежать не выйдет подавно, он попытался отползти по снегу, пошатываясь поднялся на четвереньки, надеясь упасть в глухую тьму двора и раствориться в ней, но наткнулся на чьи-то ноги.

— Ни с места, — сказал Дени.

Сорока привык, к богемному Дени. К Дени, рассуждающему о границах дозволенного людям разных эпох, Дени, читающему лекции о вине или к Дени застывшему перед картиной в небрежной, выверенной до миллиметра позе. Сорока никогда не видел Дени взъерошенного, взмокшего, с плотно сжатыми губами.

— Ну я же просил, — тоскливо сказал Гриф, — полежать тихо. А ну, дай сюда.

И только тогда Сорока заметил, что Дени держит револьвер в вытянутой руке. Тот самый, который в хаосе творящегося, видимо, потерял Гриф.

— А ну курва, кому сказал…

Гриф метнулся вперед в диком несуразном прыжке. Может, он поскользнулся и оттого вышло неловко, а может Сорока и впрямь недооценивал решительность Дэнни, но когда прозвучал выстрел, пуля вошла Грифу ровно посередине лба, будто ее туда положили: аккуратно и точно.

В отличии от Айзека который рухнул кулем, согнувшись пополам, Гриф падал красиво, картинно, с громким протяжным стоном. И упал навзничь, раскинув руки, будто хотел нарисовать в сугробе снежного ангела.

— Он меня оглушил, представляешь, — глухо произнес Дени. Пошатнулся, выронил револьвер и спрятал лицо в ладонях. — Не мыслимо. Какое варварство. Какое предательство. Запихнул в багажник, сказал лежать тихо. Ты только нарисуй себе картину.

Сорока взглянул на бездыханное тело и тихо спросил:

— Так значит, Бухарика тоже он?..

— Ты не представляешь, что он нес, — Дени поежился, — поехали. Он говорил, что-то про дом, про поездку за город. Может, Бухарик там. Может, эта скотина его тоже упрятала в багажник, как меня, отвезла и укрыла там… Memento mori… Надо торопиться.

Сорока выдохнул, собрался с силами и поднялся на ноги.

— Знаешь куда ехать то?

========== 5 Шаг ==========

Город дремал, и пока машина неслась по трассе, Сорока вспомнил как дышать.

— Ты знаешь куда ехать? — повторял он в пятый, шестой, седьмой раз, и каждый раз Дени уклончиво отвечал, что «был там давно», что «вспомнит, когда увидит» и «примерно представляет себе».

Сам Сорока ничего не представлял. И мысли путались желчно-бледными линиями, тянущимися за мчащейся по автостраде авто. Небо начало сереть. Снег в свете фонарей казался белый почти прозрачным, будто из неона.

Сорока посмотрел в окно, и с языка свалился вопрос, давно засевший в голове занозой:

— Зачем же Гриф так?

— А ты пойди пойми, что у человека в голове, — отрезал Дени, с досадой крутанув руль, — опять не туда свернул… Для тебя глупость полная, а для кого-то имеет смысл. Поступки наши — отражение мыслей, а в голове соседа темнота, и разумом я назову свечу, что светит одному, как близко бы ты не был.

— Он хотел меня застрелить, — шептал Сорока, — за что? Что я сделал?

— Да разве угадаешь. Черт побери!

«Кирпич», увенчанный противным вырви-глаз рыжим фонарем, преградил машине дорогу, и Дени пришлось сдать назад, возвращаясь на шоссе.

— Вещи одни и те же, а мысли они рождают разные. Что для тебя — пустяк, для кого-то вопрос жизни. Другая оценка, другая реакция, другой выбор. Вот, скажем тебе человек скажет проваливать — ты развернешься и уйдешь. А другой — нет. Наоборот, начнет допытываться: за что, почему, пытаться переубедить, доказать обратное. Или напротив: не нравится тебе, предположим, сильно кто-то. Один прямо скажет — иди ты лесом, любезный, а другой… Вот ты, Сорока, чтобы сделал?

— Не знаю, — пробормотал Сорока, — неудобно как-то человека лесом ни за что, фактически. Опять же, почему не нравится. За дело или просто… Осторожно!

Машина съехала по рукаву трассы вниз, к железнодорожному переезду. Откуда-то из темноты прямо перед капотом опустился — почти рухнул — шлагбаум. Тьма подобралась ближе и сожрала дорогу по другую сторону рельс, так что остались только полосатая лента шлагбаума и красные глаза семафора, мигающие из темноты.