Каждый муссон приходит, как в первый раз. За год забываешь его запах и сырость, что отовсюду дует в лицо, залезет в любую щель. Даже сейчас на мраморной кухне я чувствую, как муссон бредет издалека тяжелыми шагами дикого слона. Он покачивает широкие подвесные качели в просторной гостиной, и они тихо скрипят. Я думаю о том, где достать плоды ядовитой церберы, дерева убийц и самоубийц (смешно, у меня все еще есть выбор, к кому из них примкнуть). Говорят, если добавить церберу в еду и хорошенько присыпать специями, вкуса не чувствуется.
– Скользко, осторожнее! – кричала я девочкам. – Птицы!
Мне хотелось поймать их на лету и целовать их холодные мокрые пальчики, просить прощения за то, что мы сделали. Папа искал приюты, договаривался. Мы взяли их и предали, как предавали до этого другие люди.
На площадке у лифта я кружила девочек. Кто-то вывел Зернышко. Она села на корточки и стала ощупывать воду на полу, которая натекла из окон от косого дождя. Нечто блуждало за окном между капель, смотрело, как мы прыгали, танцевали, взявшись за руки в водяной пыльце. Как будто пытаясь отогнать нечто светом, бабушка распахнула дверь.
– Заходите домой, не хватало простыть.
Она совсем постарела и выглядела дряхлой. Рука, перевязанная бинтами, болталась, как что-то чужое. Левой рукой бабушка ничего не могла делать. Глаз, закрываясь, сползал с лица.
– Бабушка, ты зачем встала? – спросила я.
– А что, мне лежать и ждать, пока Господь меня заберет? Пошла проведать кухню.
Я заметила, что раковина неловко наполовину прикрыта газетой. Я быстро поправила газету с размытыми лицами кандидатов, цветными прямоугольниками объявлений.
От грохота пульса спала я плохо. Между явью и сном самолет Климента Раджа взмыл в воздух и мчался, огибая молнии, в холодный город серых замков. Пустой город, по которому катится красный автомобиль.
Дождь стучал по окну, как дикий неприкаянный дух, ветер терзал бамбуковые занавески. Я вышла к девочкам и увидела, что в столовую натекло воды, намокли матрасы, постеленные у балкона. Девочки спали, тихо дышали во сне. Я подняла малышек и потащила к себе на кровать. Ну и тяжелые же они стали! Я положила их так, что мне самой почти не осталось места. Утром я встала с измученным сердцем и не узнала свой город.
У Башни плескалась серая вода. На дороге, как грустное животное, стоял пустой автобус, потоки текли в открытые двери. Люди шли через тугую грязную плоть воды, и она доходила им до бедра, а некоторым до пояса.
Девочки столпились на балконе, зачирикали:
– Мы сегодня в школу не пойдем?
У них должны были начаться тесты.
– Как же вы пойдете? Дорога исчезла.
Они защебетали, засмеялись.
– Уроки будете делать и читать новое сами! – строго сказала я. – Приводите себя в порядок, лохматые, как дикобразы.
Держась за стену свободной рукой, вошла бабушка, оглядела разруху в комнате одним глазом.
– Электричества нет, Чарита не пришла, ума не приложу, что поедим.
Папа позвонил на работу, долго разговаривал в своей комнате, потом вышел и сказал:
– Я пошел за Чаритой.
– Куда ты собрался? Видел, что там? – Дряблая кожа на руке бабушки задрожала.
– Наводнение, мама, Адьяр вышел из берегов, залив Эннора поднялся. Говорят, шлюзы открыли на плотине. Вода будет прибывать.
Бабушка повела глазом и сказала:
– Эннора – сплошные болота.
– Ребята сказали, что до конторы не добраться, всюду вода, она прибывает, идет она не с Бэя, а изнутри города.
– А чего удивляться? Мадрас был построен на речушках и каналах, – сказала бабушка. – Твой отец давно говорил, что рано или поздно тут все ко дну пойдет.
– Я должен сходить за Чаритой и привести ее с детьми, пока вода не так высоко.
– А мужа ее ты не должен привести? – спросила бабушка и снова повела глазом.
Папа кашлянул, поиграл на невидимом ситаре.
Он надел шлепанцы, закатал брюки и пошел вниз, в Мадрас. Мне стало страшно, что он пропадет, как мама, я останусь совсем одна с детьми и старой бабушкой. Я закричала:
– Папа, я пойду с тобой!
– Не нужно тебе ходить, останься с девочками.
– Папочка, пожалуйста.
Я побежала за ним босиком, в домашнем платье, в котором спала.
– Я помогу нести детей Чариты.
Он кивнул.
Лестницы и общие коридоры гудели от голосов соседей. Они тащили наверх телевизоры, пыльные магнитофоны, пакеты и одеяла.
Все вернулось, от предначертанного не уйти. Все как в дни цунами моего детства. Только на этот раз не океан, а сам город топил себя, не справляясь с потоком дождя.
– Здравствуй, Леон, – сказал сосед, – нам придется сегодня спать здесь, в холле. Вода хлещет к нам в квартиру.
– Брат, поднимись ко мне, у нас пока сухо, – сказал ему папа.
– Я боюсь, замкнет проводку, и конец нам, – бормотала тетушка снизу.
– В квартире запах, будто в канализации. Снова нам не повезло, как в две тысячи четвертом.
Соседи говорили со всех сторон. Они были растеряны и подавлены. Казалось, они двигаются медленней, чем нужно.
– Ночью я спала на полу, проснулась – под спиной вода, подумала, холодильник потек. Зажгла лампу – водопад в окне.
– Все, на что мы зарабатывали, гниет.