Заложник

Когда я очнулся, первым делом в нос мне ударил больничный запах. Вероятно, я все еще не мог полностью прийти в себя, так как боль ощущалась не в голове, а в каком-то другом месте, но еще долго я не мог понять, где именно. Это не было жгучей болью, скорее дергающей, она не казалась очень серьезной, но все же мешала мне. И потом, этот проклятый больничный запах, от которого я чувствовал себя совсем плохо. Я открыл глаза, так и не успев спросить себя, что происходит, потому что я все равно не поверил бы.

Я находился в доме Гаррингтона Миноута, в этом не было никакого сомнения. Короткого взгляда было достаточно, чтобы осознать это. Я располагался в кожаном кресле, очень глубоком, которое, должно быть, наклонили, и оно было почти опрокинуто назад: я видел перед собой лишь потолок. Я хотел было поднять голову, но, почувствовав головокружение, вынужден был улечься обратно. Но этого хватило, чтобы увидеть комнату, белую чашу на столе, откуда исходил больничный запах и ребят.

Теперь их стало четверо. Двое других были из того же сорта шикарных колледжей, имели те же коротко стриженные волосы и все остальное. Но один из двух выглядел ниже ростом: у него были огромные очки в черепаховой оправе, и он с ними походил на сову. На последнем был белый больничный халат, белый колпак и резиновые перчатки; на белом халате выделялось пятно крови. Все четверо были совсем бледными, будто вот-вот начнут блевать. Надо сказать, что из-за этого запаха, из-за этого странного ощущения полуобморочного состояния и этой несильной боли, о которой я до сих пор не знал, откуда она идет, я тоже чувствовал себя готовым облеваться.

— Он очнулся,— сказал Барт Ивелл.

И другой голос, должно быть, того типа в халате, который выглядел доктором, подтвердил:

— Да, он приходит в себя. Ты можешь продолжать, Питер.

— Мистер Кочрейн, — сказал Питер Миноут, приблизившись, чтобы я мог его видеть, не двигая головой.

Его лицо было очень бледным и губы дрожали; голос не казался уверенным, однако, было в нем нечто такое, что меня напугало, если предположить, что можно испугаться ребенка.

— Мистер Кочрейн,— продолжил он,— не отец послал нас за вами. Он не знает, что вы здесь. Никто этого не знает, кроме нас и вас, естественно. Мистер Кочрейн, вчера вечером мы с Бартом вернулись из Нью-Хэвена. Мы собирались пойти на вечеринку.

Барт должен был зайти за моей сестрой Лорри... Он выезжает с ней с прошлого лета.

Молодой Ивелл прервал Питера. Услышав его голос, я был рад, что не вижу лица. Я так и не знал, что происходит, но все это нравилось мне меньше и меньше.

— Лорри семнадцать лет,— произнес Ивелл очень мягко. Она еще ходит в колледж. Она должна закончить в будущем апреле. Вы не можете себе представить, какая она прелестная и милая.

— Лорри еще не было, когда мы прибыли,— снова продолжил Питер Миноут, и рот его скривился в гримасу, которая разом его состарила.— Она не возвращалась из колледжа. Она до сих пор не вернулась, мистер Кочрейн. Она была похищена.

Я попытался встать, чтобы протестовать, чтобы сказать им, что я гражданин, уважающий законы, и что не имею ничего общего с Преступным Синдикатом. Но лишь только я поднял голову, снова почувствовал головокружение, и мне опять пришлось лечь.

— В семь тридцать позвонили. Обычный метод, я полагаю. Не вызывайте полицейских, и ей не сделают ничего плохого. Достаньте сто тысяч долларов в мелких использованных купюрах и ждите дальнейших указаний...

Его голос дрогнул, но быстро окреп, и он последовал дальше:

— Мистер Кочрейн, мой отец человек уважаемый и достойный. А также... упрямый. Он был потрясен. Некоторое время не хотел верить. Затем, когда поверил, сделал то, чего такой человек как он, не может не сделать. Он вызвал полицию. Со вчерашнего вечера у нас полон дом полицейских, и, естественно, эти мистеры ничего не обнаружили. Они делают, что могут, но могут они немногое. Они, в конце концов, может, и найдут, кто похитил Лорри, но будет чересчур поздно, учитывая что... что...

Его юное красивое лицо исказилось и стало совсем красным. Внезапно оно исчезло, и на его месте появилось лицо Барта Ивелла.

— Сегодня утром, — тихо начал Барт Ивелл, — сюда явился посланник. Он принес коробку и письмо. Полиция, разумеется, арестовала посланника, но он ничего не знает. Письмо гласило, что если м-р Миноут будет продолжать не слушаться указаний, то получит свою дочь отдельными частями, но если он избавится от полиции и станет делать то, что ему говорят, сможет обрести, все, что от нее останется, целиком. И в коробке находился один из пальцев Лорри.

У Питера Миноута вырвалось рыдание, а по моей спине пробежала дрожь, прогнавшая всякий туман из мозгов. Я резко сел. Потому что, еще не веря (я не мог в это поверить), уже знал, откуда исходит стреляющая боль, и было абсолютно необходимо, чтобы я посмотрел.

— Это был мизинец с левой руки Лорри, — говорил в это время Барт Ивелл.

Все верно: моя левая ладонь была перебинтована, хирургическая повязка наложена умело.