Заложник. История менеджера ЮКОСа

На каждой сумке бирка с данными владельца и опись содержимого баула. На каждой шконке — бирка с фотографией, фамилией, статьей и сроком наказания. На каждом зэке — бирка с фотографией и фамилией. Нас очень много, барак переполнен. Шконки стоят впритирку друг к другу, проходы между ними настолько узкие, что я не могу протиснуться даже боком и вынужден залезать на спальное место с торца кровати. После подъема начинается настоящая давка. Время на заправку кроватей ограничено, все толкаются и торопятся. Пробиться к умывальнику с утра я уже не пытаюсь. Зато мне удается это делать почти каждый вечер. В течение дня заходить в спальное помещение запрещено. С утра я распихиваю по карманам мыло, зубную пасту, зубную щетку и туалетную бумагу, кладу пару пакетиков чая. Целый день я таскаю ценный груз с собой, а вечером, после команды «Готовиться к отбою!», когда все зэки бегут в спальное помещение за туалетными принадлежностями, я бегу прямо в умывальник. Иногда мне удается помыть ноги и простирнуть носки. Меня спасают влажные салфетки, предусмотрительно привезенные из СИЗО. Уже лежа в кровати, перед сном, я обтираюсь ими с величайшим наслаждением, экономя каждую салфеточку.

Не проходит и двух дней в адаптационном отряде, как меня вызывают к адвокату. Дневальные с удивлением спрашивают: «А зачем к тебе приезжает адвокат? А сколько это стоит? А какая у тебя была зарплата?» Одному передвигаться по зоне нельзя, и мы с Назаром следуем в дежурную часть. Прежде чем отвести меня в комнату для встречи с адвокатом, дежурный меня обыскивает. Я выкладываю из карманов все содержимое. На столе появляется туалетная бумага, мыло, чай, зубная щетка, ложка, зубная паста, салфетки и носовой платок. У дежурного отпадает челюсть, и он в растерянности спрашивает: «А зачем тебе все это?»

«Как зачем?» — повторяю я его вопрос и представляю, как все это выглядит со стороны. Едва сдерживая смех, я серьезно отвечаю: «Я всем этим пользуюсь». Мне действительно становится смешно от этого всеобщего идиотизма.

Адвокат ко мне приехал для страховки, чтобы лично убедиться в том, что я жив, здоров и у меня все в порядке. Довольный тем, что пропускаю маршировку, я мило беседую с ним на отвлеченные темы и тяну время. Свидание заканчивается. Я старательно раскладываю свои вещи по карманам и в сопровождении Назара возвращаюсь в отряд.

Усталые после маршировки, мужики прогуливаются в локальном секторе. В барак по нужде можно зайти только по разрешению дневального и строго по одному. Искусственно создается очередь. Кто-то мне рассказывает, что в одной из колоний на посещение туалета выдавались талоны! Сейчас, после всего увиденного, я ни секунды не сомневаюсь, что именно так оно и было. Придумать такое невозможно, у зэков на это просто не хватит фантазии.

* * *

Заканчивается очередной тоскливый до тошноты день маршировок, погрузок и разгрузок, бесполезного перетаскивания с места на место песка, цемента и других предметов, а также бесконечных уборок и других идиотских занятий, придуманных в недрах закостенелой системы тюремными психологами, защитившими кандидатские и даже докторские диссертации в ведомственных НИИ. Основы массового подавления сознания были успешно апробированы в тридцатые годы в период массовых репрессий, а сейчас слегка модернизированы и с изощренным цинизмом и лицемерием приукрашены. Каторжный труд тридцатых годов заменен современным рабским трудом.

Эти дни изнурительных воспитательных работ вытягивают из меня душевные и физические силы, причиняя мучительные страдания своей бескомпромиссной неотвратимостью и осознанием собственной беспомощности. Не в силах что-либо изменить, я становлюсь частичкой черной массы зэков, превращавшихся в покорных зомби. Черная убогая униформа, обезличивающая заключенных, завершает замысел тюремных психологов. Постоянное недосыпание, состояние полусна-полубодрствования лишает меня сил к сопротивлению. Но я продолжаю существовать и трепыхаться…

21.05. Подготовка ко сну. Запускают в барак. Кряхтя и покашливая, замученные зэки тянутся в помещение. Сняв безобразные ботинки, наполовину сделанные из картона (ботинки выдаются на два года, и ты носишь их всегда — и зимой, и летом), они следуют в спальное помещение. Многие даже не предпринимают попыток умыться и помыть ноги. Три умывальника на шестьдесят человек не оставляют шансов на соблюдение чистоты… Время отбоя соблюдается строго. В 21:30 все должны спать, не допускается никаких хождений. За этим строго следят специально обученные зэки. Спальная комната представляет собой помещение девять на четыре метра, сплошь заставленное двухъярусными кроватями. Добраться до своего спального места (как, впрочем, и выбраться с него) — нелегкая задача. Надо же еще и одеться, и раздеться, что лишь усложняет задачу.

Я лежу на железной скрипучей кровати, именуемой на тюремном жаргоне шконкой, и глубокомысленно наблюдаю за окружающими меня осужденными. Мне кажется, что я нахожусь на вокзале, а вокруг меня снуют пассажиры поезда дальнего следования. Не покидает ощущение, что все это мне снится.