— Это мы — кулаки?! — взорвался и отец. — Где она, наша земля? Кочки да торфяники! Забирайте ее к чертовой матери!
— Вы содержали наемных работников! — бросил еще одно обвинение краснощекий лейтенант.
— Да, когда у нас был маленький ребенок, мы нанимали работницу. Но только тогда. А так мы всегда сами управлялись, — яростно спорил отец.
— Ага, значит, все-таки использовали наемный труд?! — обрадованно воскликнул офицер.
— Да председатель сельсовета и сейчас держит наемную работницу, — вмешалась в спор мать.
— Какую еще наемную?! У него домработница. По договору.
Мажримене криво усмехнулась и махнула рукой:
— Я ребятишек растила! Мне за это советская власть орден дала! А вы меня — в Сибирь!
— Хватит препираться! Знать ничего не хочу: таков приказ! Живо собирайтесь! — сердито прервал женщину лейтенант и, сев к столу, стал заполнять какие-то бумаги.
Во время этого бесплодного разговора Пятрас Жичкус молча стоял неподалеку от Довиле, у стены. Он все еще не мог прийти в себя от неожиданности. В Кликунайской волости людей по фамилии Мажримас пруд пруди, откуда же было молодому милиционеру знать, что придется отправлять в ссылку родителей Довиле, саму девушку. С утра они получили приказ, содержание которого было известно только лейтенанту. Услышав от Мажримене про орден, Пятрас насторожился: кажется, таких велено не брать. Может, удастся все повернуть иначе?
— Эй, Мажримене! — обратился он к матери многочисленного семейства. — Что у тебя за орден-то? Покажи!
— Пожалуйста! Могу показать! — обрадованно воскликнула женщина.
— Какая власть его тебе дала? Может, зеленые, что по лесам шастают? — подняв голову, спросил сидящий у стола лейтенант.
— Та же, что и тебе! — не полезла за словом в карман Мажримене.
Она вытащила из старинного комода пеструю деревянную шкатулку и принялась перебирать ее содержимое. И нашла-таки среди стеклянных бус, четок, ржавых ключей и полуистлевших старых купюр орден «Материнская слава», а в придачу к нему и книжечку в красном картонном переплете.
Люди в военных шинелях принялись внимательно разглядывать награду. Вертели ее в руках, листали книжечку и о чем-то тихо спорили.
— …приказ… знать ничего не знаю… не мое дело… — эти слова принадлежали лейтенанту.
— …надо хорошенько разобраться… я настаиваю… Пусть начальство само скажет… — возражал Пятрас Жичкус.
Все напряженно прислушивались к их спору, ловя каждое слово. У обреченных мелькнула робкая надежда: а вдруг все обойдется?
Наконец лейтенант, повернувшись к хозяину, сердито приказал:
— Запрягай коня, Мажримас! В Кликунай съезжу!
Отец мигом засуетился, нахлобучил на голову картуз. Обретя уверенность и осознание собственной значимости, он стал растолковывать исполнителям закона:
— Самая высшая власть наградила… Это вам не шуточки! А вы вон что задумали…
— Да ведь не тебя наградили! — в сердцах перебил его лейтенант. — Поменьше болтай, лучше торопись!
Мажримас выскользнул за дверь.
Спустя немного времени из старинной крестьянской усадьбы выехал всадник и направил по раскисшей дороге коня в сторону города.
Оставшиеся в доме и во дворе люди — как охранники, так и члены семьи Мажримасов — не знали, что им делать. Солдаты шатались без дела вокруг дома, курили на лавочке под кленом, добродушно заигрывали с высыпавшими во двор ребятишками. Едва забрезжила надежда, что живущим тут людям не придется покидать родные места, как лица парней в солдатских шинелях потеплели — судя по всему, для них не было удовольствием исполнять столь суровый долг. А хозяева в это время раздумывали о другом: что ж, порадуемся тому, что все, бог даст, обойдется, но надо быть готовыми к самому худшему. Их терзали сомнения: повлияет ли на решение начальства орден, полученный всего лишь за ораву детишек? Вот почему глава дома, мать, Довиле и старшие ребята увязывали одежду и постель в огромные узлы и вытаскивали их на середину комнаты.