Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,
Молодеет душа.
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
Не дыша.
Снится — снова я мальчик, и снова любовник,
И овраг, и бурьян.
И в бурьяне — колючий шиповник,
И вечерний туман.
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
Старый дом глянет в сердце мое,
Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
И окошко твое.
Этот голос — он твой, и его непонятному звуку
Жизнь и горе отдам,
Хоть во сне, твою прежнюю милую руку
Прижимая к губам.

1912

* * *

Мы забыты, одни на земле.
Посидим же тихонько в тепле.
В этом комнатном, теплом углу
Поглядим на октябрьскую мглу.
За окном, как тогда, огоньки.
Милый друг, мы с тобой старики.
Всё, что было и бурь и невзгод,
Позади. Что ж ты смотришь вперед?
Смотришь, точно ты хочешь прочесть
Там какую-то новую весть?
Точно ангела бурного ждешь?
Всё прошло. Ничего не вернешь.
Только стены, да книги, да дни.
Милый друг мой, привычны они.
Ничего я не жду, не ропщу,
Ни о чем, что прошло, не грущу.
Только, вот, принялась ты опять
Светлый бисер на нитки низать,
Как когда-то, ты помнишь тогда...
О, какие то были года!
Но, когда ты моложе была,
И шелка ты поярче брала,
И ходила рука побыстрей...
Так возьми ж и теперь попестрей,
Чтобы шелк, что вдеваешь в иглу,
Побеждал пестротой эту мглу.

1912

* * *

Я — Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети,
И в сердце — первая любовь
Жива — к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,
Увел далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю
Клинком отравленным заколот.

1914

Всесильный бог деталей Марина Цветаева и Сергей Эфрон

Смешны мне бедные волненья

Любви невинной и простой.

В. Ходасевич

арина Ивановна Цветаева обладала прекрасной памятью, хранившей не только строки любимых ею авторов, включая тех, которых она читала на иностранных языках, но и лица людей, их имена, события повседневной жизни, обстоятельства биографий. Обменявшись первыми письмами с Борисом Пастернаком в 1922 году, она, до той поры шапочно знакомая с ним, принялась дотошно перечислять детали их немногочисленных встреч, вспоминая, казалось бы, малозначимые, но прочно вошедшие в ее сознание подробности, сбереженные для неведомого будущего, в котором они должны были стать основанием планомерно выстраиваемой картины мира. Это, конечно, свойство особенно настроенного зрения, мгновенно претворяющего внешние впечатления во внутренние события, цепкость творческого взгляда. Всё, даже самое мимолетное, незначительное, случайное, берется в оборот, архивируется и может при соответствующем стечении обстоятельств прорасти и дать плод. Из такого сора и растут, как известно, стихи. Из мелких деталей обихода складывалось и то, что принято называть цветаевским творчеством, — словесные копи такого невероятного богатства, которое сравнимо разве с пушкинским.