Рона закатила глаза. Ну откуда ей знать, что серьёзно, что нет? Она, может, пока распробовать не успела. Конечно, она влюблена в Ингара, но кто может поручиться, что это навечно? Да, два года счастливой почти совместной жизни что-то да значат, но ведь обычно за первую любовь замуж не выходят? Может ей завтра взбредёт в голову завести другого любовника?! Хотя бы чтоб проверить, что этот — действительно лучший! Выдав покаянный вздох и покусав, для верности, губы, она скорбно призналась:
— Всё очень серьёзно, дядя. Боюсь, серьёзнее, чем ты можешь себе представить. Я его совратила — и теперь, как честный человек — просто обязана на нём жениться. Как ты считаешь, его достойный родитель не будет возражать, если жених не наденет белого платья?
Эйлас схватился за голову, чуть не выронив сигарету — сначала себе в волосы, потом — на пушистый ковёр. Получилась наглядная иллюстрация к выражению «посыпать пеплом седины». Собственно, это всё, что ему оставалось. Даже претензии предъявить было некому, ибо Рону растил, воспитывал, баловал и обучал принципам жизни он сам, своими руками, с годовалого возраста. Комментарий, который он по этому поводу выдал, никак не мог считаться светским.
Лэсса невинно похлопала глазами.
— Так. Всё, иди, совратительница, — не в силах сердиться, вынес вердикт Эйлас, — тебя учитель Дженно искал — якобы ты ему какой-то свиток должна сдать.
— Ой, совсем забыла, — спохватилась девушка, хотя про свиток, разумеется, помнила, просто писать его ещё даже не начинала, — я сейчас к нему зайду.
— Не вздумай только кому-нибудь ещё сморозить эту глупость про совращения. Совращения, развращения… совесть у тебя есть?!
— Конечно, есть, — скромно согласилась лэсса, — и поэтому я не буду тебе напоминать, что когда-то все бывают молодыми и глупыми.
— К ужину не опаздывай, — пробурчал тот.
— Обязательно, — она уже почти выскочила за дверь, когда вслед ей донеслось:
— И, кстати, Рона. Я уже знаю про твои скачки на единороге. Пожалуйста, ради милостивых богов, даже во имя сбора информации… не делай так больше!
15
К ужину собралась целая компания. Про себя Рона вздохнула «те же и маги». Это не был официальный приём, потому Его Величество ужинал в одиночестве, утомившись от общества верных советников за день, а губернатора позвали только из вежливости, как хозяина замка. Зато, пришел советник по международной политике, показавшийся Роне личностью крайне таинственной и, пожалуй, неприятной: он чем-то неуловимо напоминал крысу утурунху, которая, вообще-то, крупный, безжалостный хищник, но плюс ко всем боевым свойствам — ужасно воняет. Двое военачальников (чьи-то старые знакомые), и местные маги, некоторые — с учениками, чтобы разбавить сборище мудрых зрелых людей молодняком.
Ничего содержательно нового по военному вопросу озвучено не было. Так что Рона достаточно быстро потеряла интерес к серьёзной дискуссии, и переключилась на созерцание публики. Ученики магов на неё не смотрели — знали как соратницу, которая в случае чего может и кулаком приложить, и наставникам пожаловаться. Сами наставники кидали на непутёвую ученицу обличительные взгляды, но за свиток для мастера Дженно она извинилась и покаялась, а остальным, вроде бы, ничего не была должна. На советника по международной политике она старалась не смотреть вообще, хотя этот как раз сверлил её сальными глазками.
А интереснее всех выглядел Ариверн. Он с должным почтением внимал сидящему невдалеке неторопливому мэтру Ормельну, выражая смирение, раскаянье и покорность. При этом каждый раз, как некромант отворачивался — успевал кивнуть, или шепнуть что-то сидевшему по левую руку от него Ингару. Ингар на Рону не смотрел тоже: очевидно, вопрос о серьёзности намерений был сегодня озвучен неким чрезвычайно обеспокоенным почтенным лэрдом, и молодой человек усиленно этот самый вопрос обдумывал. «Ну, и ну тебя на все четыре стороны, — раздраженно подумала Рона, — что за печальное лицо и скорбный вид? Да не хочешь жениться — мы же всё равно не собирались. Рассказал бы про папочку — вместе б похихикали, так нет! Сидишь, молчишь, глаза прячешь… Вот хоть тот же Верн — с тобой общается, и успевает отвечать и старому хрычу, и ещё какому-то важному дядечке, а всё равно — нет-нет, да и глянет, как я там, не заскучала? Не пора ли меня спасать? Ну и что, что чуть не угробил сегодня? Зато, какой мужчина…»
16
На самом деле, в то же время, когда юная лэсса предавалась невеселым раздумьям о любви и верности, предмет её горестей, талантливый менестрель, сын, жестоко плевавший на родительскую волю, проклинал всё распоследними словами, потому что рядом сидел этот подлец, негодяй и извращенец. А встать и уйти, равно как и закатить скандал, было просто невежливо. О том, что неким непостижимым образом подлец и извращенец каждый раз оказывается прав, и нынешнее горестное положение — результат всего лишь собственного недоверия Ингара к его гипотезам касаемо правды, страдалец старался не думать.