Заложники (СИ)

— Не надо, — жестко приказал барон, прекрасно представляя себе, что ребята охотно устроят для себя внеочередное грубое развлечение, а тщедушный объект истязаний может такого обращения и не пережить — в то время как государю надо предъявить хоть какой-то положительный результат их поездки, — дать воды с усыпляющим зельем. Еды не давать. Через пару дней мы будем в Мерелли — там уж все кому положено сами решат, что с ним делать.

Когда закончили полыхать ветки, и на рдеющие угли водрузили три толстых бревна, которые будут тлеть и обогревать их всю ночь, не давая дыма, Киан поднялся, отставив миску от сытной похлёбки — пусть жирной и пресной, зато восхитительно горячей, и, не пожелав спокойной ночи, удалился в палатку. Ему неинтересно было видеть, что произойдёт дальше. К сожалению, не слышать ему никто не предлагал: дальше от костра палатку ставить было боязно, да и холод перед рассветом проберётся под плотную ткань полога. А заснуть под то, что сейчас устроит охрана, всё равно не представлялось возможным.

Неподвижного гонца свалили во вторую, общую палатку, прикрыв для вида одеялом — хотя все, в общем-то, сомневались, что тому есть хоть какое-то дело до ночной прохлады.

Из оставшихся у костра, именно подбитый кавалерист был за главного. Он и удостоился чести толкнуть в освещенный круг связанного пленника.

— Успокоительный отвар — хочешь? — с вкрадчивым участием спросил один из воинов. Пленный остервенело замотал головой, что-то быстро зашептав и слепо вертя головой.

34

— Ты заснёшь чудесным спокойным сном, — увещевал второй, в то время как кавалерист шустро запустил руку в надорванный ворот простецкой рубахи в которую был облачен парень. Он и правда был худым до болезненности. Высокий, что было совершенно незаметно, когда он согнулся из-за связанных рук и непривычной езды на лошади, но явный подросток — даже мышцы ещё не приобрели хищной твёрдости, не говоря уж о благородном, спасающем от холода жирке — коего не было и в помине.

— Кия-но-Тарден! А-ги-рэв-ва!! — простонал парень, и голос не слушался, потому что за последние три дня, кажется, был сорван. Эта фраза со временем стала единственным, что он повторял, с усердием праведника, молящегося неведомым им богам. Из всего его лепета храбрые воины худо-бедно научились различать шепот «аи» — что означало согласие, и «ги» — что, по видимому, означало «нет».

— Не хочешь? — с деланным удивлением переспросил кавалерист, шаривший рукой по безнадежно сжавшемуся телу, — а вот давай-ка, вспоминай, как говорить нормально — может, что и выйдет… толковое.

Оставшиеся двое захохотали. Пленник закусил губу.

Кавалерист, между тем, стянул через голову его хламиду, обнажив болезненно худое тело, обильно покрытое ссадинами и синяками, и потянулся к грубым штанам, перехваченным в талии веревкой какого-то вычурного плетения.

— А-ги-рэв-ва… — в который раз безнадежно выкрикнул тот, и замолчал, скорчившись и повернув к теплу костра худое лицо, скрытое повязкой и неопрятными патлами тёмных, пропитанных пылью, волос.

Кавалерист, для виду, потрепал его по щеке, как бы стараясь ободрить. Потом быстрым движением левой, здоровой руки, распустил шнуровку штанов и, не обращая внимания на товарищей, жадно следящих за происходящим, несколько раз облизнул пальцы и обхватил собственный напряженный член. С минуту вдумчиво предавался процессу, потом ударом ноги в голень повалил парня на колени и всё ещё плохо движущейся правой, приподнял его голову за подбородок. Узкая чёрная повязка надёжно скрывала глаза, но он помнил, что они у мальчишки голубые. А когда ему больно, наверное, становятся пронзительными и отчаянными…

Его губы были красивыми… до того как по ним прошлась латная перчатка. Теперь же, бесформенные, с кровавым потёком снизу, они всё равно оставались манящими — ведь можно было представить, что они всё такие же полные и чётко очерченные, как тогда, когда они впервые его увидели. И вообразить, что он сам, намеренно, по-кошачьи изгибает спину, а вовсе не потому что потянул к земле конец веревки, связавшей руки за спиной — в то время как шершавые ладони воина удерживают подбородок, жестко и властно, не давая опустить голову.

Кавалерист ткнулся в эти губы своим возбужденным началом. И мальчик, противясь, выдал стон, от которого мурашки поползли по спинам зрителей; но для них это было не отвращение.

Краем глаза кавалерист видел, как они распахнули друг на друге одежду, и распластались около костра, сначала постоянно оглядываясь на них, стремясь уловить хоть немного похоти от молодого неопытного парня, потом — плюнув, и занявшись друг другом. Быстро, резко и без нежностей. Воинам нужно это — чтобы расслабиться.

Он ощутил, как пленник рефлекторно сглатывает, стараясь избавиться от неестественного проникновения. Голова мгновенно закружилась, и он со стоном оторвался от своей добычи, глядя, как тот судорожно кашляет, отплевываясь от его семени. Маленький развратный котёнок. Да ему бы цены не было в столичном борделе — если б конечно, кто-то взял на себя труд его обучить чему следовало.