Заложники (СИ)

Подумав, она спустилась в конюшню. Сдёрнула с крючка узду, потом охнула под тяжестью седла, в который раз удивившись, как Эшта это носит.

Эшта — некрупная изящная кобыла, возбужденно взрывала копытами солому подстилки, заслышав хозяйку. Огненно-рыжая, с зачерненными хвостом и гривой, она оказалась настоящим испытанием — для навыков Роны, и нервов дядюшки Эйласа. Ингар подарил её Роне, когда ей исполнилось пятнадцать — выбрав по принципу «самая подходящая под цвет волос». Сам менестрель был невеликим знатоком лошадей, поэтому забыл спросить, объезжена ли кобыла, и справится ли с ней девушка. Рона пришла в восторг — не смотря на обидный намёк касательно цвета, и немедленно полезла в седло. Её искали в полях часа полтора, пока счастливая владелица не вернулась в замок на взмыленной кобылице, объявив, что «они договорились». Ещё полтора часа она носилась по тем же полям, собирая всех, кто отправился её спасать.

Теперь же из склочной однолетки Эшта выросла в гордую строгую лошадь, которая кроме хозяйки подпускала к себе только конюха — и то, если хорошо попросит.

30

Оглянувшись по сторонам, Рона позаимствовала яблочко из корзины, припрятанной в углу, и открыла стойло.

— Здравствуй, здравствуй, девочка, — заворковала она.

Эшта с королевским презрением воззрилась на хозяйку. Дескать, неделю не вспоминала, а теперь ластится. Завертелась, отфыркиваясь и подыгрывая задней ногой, которой она куда как горазда была даже хозяйку в четверть силы, но приложить лопатками о стену. Рона поскорей сунула стервозе яблоко.

Подношение было принято, седло надето, Рона подтянула подпруги, и вывела застоявшуюся лошадь во двор.

— Лэсса Рона! Куда?! — завопил седой конюх, как раз выговаривавший что-то младшему.

— Я скоренько, — донеслось уже из-за забора.

Можно было и не возвращаться в замок. Выбрать место поудобнее, посмотреть, как ночь перетекает в утро, послушать, как кричит перед рассветом коварная птица ясь… с другой стороны, надо иметь совесть. Эйлас небось весь изведётся, да и оставался хоть призрачный и ненадёжный шанс, что в злосчастной комнате запирался кто-то другой — может, обнаглевшая горничная со стражником. А Ингар где-то бродит по своим делам, побродит-побродит и вернётся…

Она изумилась беспомощности и наивности своих минутных надежд. Надо же — как тёлушка у входа на бойню мычит, и думает «а может, всё не так страшно, может, топор мимо пролетит?»

С досады Рона осадила лошадь. Они были уже довольно далеко от замка. Лагерь королевских воинов остался позади и если свернуть сейчас налево и проехать ещё полчаса — будет деревня. Может, завалиться в кабак, выпить пива? Оно там хорошее, вкусное… выпить, потом нарваться на драку — если примут за продажную девку, или попробуют свести Эшту… правда в последнем случае драться она будет сама, вряд ли Ронино непосредственное участие потребуется. Наколдовать, зло и коротко, два летающих утюга и ещё немного посмотреть, как их будут ловить, или как хозяин внезапно воспарившего имущества — мастер из портняжной лавки напротив — побежит хватать соседа за бороду…

Она спешилась и уселась на траву. Эшта немедленно сунулась храпом — обнюхать карманы, но вкусной корочки, к собственному разочарованию, не нашла. Рона отпустила повод, разрешая, взамен сухарика, пожевать сочной, обильно покрытой вечерней росой, травушки. Кобыла не привередничала.

31

Она ещё долго сидела, измышляя всякие коварные планы — и как схватить возлюбленного за причинное место, и куда идти потом выпустить пар, и что ещё можно запустить в полёт кроме утюгов. Светлячки, степенно жующие сочные сладкие листья розового клевера, сплетались в причудливые, движущиеся, перетекающие один в другой узоры. Кружевная салфетка, лошадь с развевающейся гривой, неизвестный замок с высокими шпилями… она так увлеклась, что не сразу поймала захолодившее лопатки ощущение чужого взгляда на себе. Эшта предупредительно всхрапнула.

Он смотрел на неё издалека. Что-то было в этой смешной девочке такое, что помешало ему подъехать и, как намеревался, за ухо оттащить в замок. Что-то что заставляло его смотреть, не отрываясь. Её лицо было суровым, решительным… насупленным, как мордочка двухнедельного котёнка ашерры: впервые позарился на настоящую добычу, впервые выпустил прозрачные царапки — и наткнулся на сердито фырчащего колючего ежа. Гнев — и неумение с ним совладать. Точнее, незнание, как его применить, ведь гнев это очень сильное оружие. Нельзя забывать, как быстро взрослеют кошки. Пройдёт несколько недель, движения станут бесшумными, глаза зрячими в темноте, когти почернеют и хищно изогнутся…

— Кто здесь? — звонко разнесся её голос в стылом ночном воздухе.