Заложники (СИ)

На пороге возник Ариверн — босой и встрёпанный, в замшевых штанах и распахнутой сорочке. Пальцы на правой руке синели свежими чернильными пятнами: очевидно, благородный лэрд ненароком своротил чернильницу — немудрено, ведь на дворе глубокая ночь…

53

Верн удивленно отступил назад — и в растерянности пригладил волосы, оставив на лбу и коротких прядях смазанную чернильную полосу.

— Ты?!

Ингар медлил с ответом. Что он хотел сказать? Зачем он вообще сюда пришёл? Чего ждал от этой встречи? Но, как-то помимо воли, он качнул головой, застенчиво улыбаясь, и согласился:

— Я, — и шагнул навстречу.

Мгновение — и Верн притянул его к себе. Ингар неловко ткнулся носом ему в ключицу, руками упираясь в обнаженную грудь. Под ладонью трогательно и отчётливо билось сердце; и Ингар вдруг подумал, что, может быть, зря он так старательно строил из себя оскорбленную невинность — когда последние дни именно этого ему и хотелось — очутиться в этих тёплых, таких сильных руках…

— Что же ты так долго, — выдохнул Верн ему в волосы, сам не веря тому, что менестрель ему не мерещится, что это — действительно он, что он — здесь…

Дверь захлопнулась с негромким стуком. Прижимая любовника к стене, Верн ещё нашел в себе силы на ощупь двинуть щеколду в пазы. А потом он почувствовал, что теряет разум — и не хотел его возвращать.

— Теперь нам никто… никто не помешает, — между торопливыми жадными поцелуями прошептал он, отводя с тонкой шеи Ингара светлые мягкие пряди и согревая губами каждый открывшийся участок кожи.

Ингар запрокинул голову, сам подаваясь навстречу, рефлекторно прижимая его ближе к себе. Его руки беспорядочно шарили по широкой спине Верна, беспрепятственно пробравшись под рубашку.

Тот оторвался от его шеи — всего на секунду; томительно-долгую секунду, чтобы посмотреть в янтарные глаза, насладиться этим взглядом, этой покорностью, этим неприкрытым желанием…

— Чего ты хочешь? — и голос его опять упал на октаву, став хрипловатым и очень откровенным.

— Поцелуй меня, — на сомнения Ингару понадобилось не больше мгновенья, — пожалуйста.

Верн нарочито-медленно склонился к нему. Уже почти касаясь, замешкался — и с восторгом увидел, как юноша сам тянется навстречу, медленно, с сомнением, словно не верит сам себе. Он определенно заслуживал награды. Верн легко коснулся его губами. Ингар был горячим, словно в лихорадке. Но имя этой болезни было «страсть» — и Верн, не удержавшись, со стоном смял его губы, языком пытаясь поймать его нежный, податливый язык, ощущая вкус сладкого вина. Хм-м… его мальчик пьян? Да вроде, нет. Неужто пришлось пить для храбрости, чтобы явиться к нему?

— Я так ждал тебя, — он прервал поцелуй, чтобы сообщить это важное известие, заодно легко прихватив зубами мочку уха, — так ждал, — он вернулся к тонким, покрасневшим от поцелуев губам — уже нежнее, терпеливее, мягче…

Ингар, поддавшись порыву, импровизировал, исследуя тело любовника: легкими короткими движениями он гладил его шею, плечи и грудь, словно задевал струны лютни или арфы, только вместо мелодичного звона было теперь порывистое дыхание и нетерпение, нарастающее в каждом нерве.

Верн чуть отстранился, чтобы скинуть сползшую на локти рубашку и Ингар тоже немедленно стал сражаться с пуговицами. Но Верн осторожно поймал его руки, завёл за голову и прижал к стене. Пальцами скользнув по шее, задержавшись на впадинке между ключиц, он принялся чертить лёгкое кружево узоров по его бледной коже, попутно, одну за другой, как бы невзначай задевая пуговицы, пока полы рубашки не повисли открывшимся занавесом по бокам, дав ему возможность пощекотать нежный живот, вызывая прилив желания смешанного со смехом.

54

Ингар безропотно принимал все правила игры. Прогибаясь под чуть шероховатой ладонью, он следовал её движениям, не пытаясь высвободить руки, беззащитный и доверчивый. Когда Верн наконец отпустил его — чтобы спустить рубашку с плеч и скользнуть по ним языком, он слегка смущенно подался вперёд — целуя в ответ его ключицы и грудь.

Ариверн потерял терпение. Сорвав с любовника рубашку и отбросив бесполезный шелк, он ухватил юношу за локти и потянул на себя, отступая к кровати. Матрац был узким, но много ли им было надо?! Привыкшему к доспеху воину парень казался невесомым. Ингар льнул к нему, как нашкодивший котёнок, раз за разом целуя шею и грудь воина. Его пшеничные пряди разметались, щекоча разгоряченную кожу.

Верну казалось невообразимо пьянящим то, как нетерпеливо юноша трётся промежностью о его бёдра — ритмично, бесстыдно, как будто он всю жизнь занимался любовью с мужчиной. На короткий миг его захлестнули сомнения, но Верн послал их к демонам. Ингар — его мальчик, только его.