Заложница

– У нас на борту имеются человеческие жертвы. Двое угонщиков, один пассажир и четыре члена экипажа.

Только короткая пауза указывает на то, что вся содержащаяся в моем сообщении информация принята к сведению.

– Чарли!

– Продолжай, Майна.

Я сглатываю.

– Угонщики угрожали моей семье.

Я замолкаю в ожидании, что Чарли откликнется и скажет мне, что все об этом знает, Адам и София в безопасности с того момента, как я выполнила все, что от меня требовали.

– Если бы я не подчинилась их требованиям, – продолжаю я, когда становится ясно, что Чарли нужно выслушать меня до конца, – они заявили, что моей дочери не поздоровится. Мне нужно…

Я отпускаю кнопку передатчика, прижимаюсь затылком к подголовнику кресла и крепко зажмуриваюсь. В глазах у меня мелькают слезы, которые я едва сдерживаю.

– Тебе надо знать, что с ней все нормально. – Чарли не видит меня, и продолжает: – Мы этим займемся. – Я выдыхаю. – А теперь мне нужно, чтобы ты сменила частоту – я перенаправлю тебя на «ЗАХОД НА ПОСАДКУ»…

– Пожалуйста, не уходи!

В моих словах звучит истерика, и Чарли произносит:

– От меня не так просто избавиться. Я перехожу к другому столу, вот и все. Когда ты меня снова услышишь, я смогу тебя видеть на радаре с более близкой дистанции.

Обещание Чарли ободряет, и я следую его указаниям сменить канал, но эти тридцать секунд – самые долгие в моей жизни, словно обрубили все швартовы и меня уносит в море.

– Готова начать снижение?

Я облегченно улыбаюсь:

– Да.

Он проводит меня шаг за шагом, сначала мы снижаемся до семи пятисот, потом до четырех пятисот. Чарли отправляет меня к регулятору задатчика приборной воздушной скорости, и я снижаю скорость до 463 км/час. Мне удается дышать ровно, но я не могу глядеть по сторонам, и всякий раз, когда Роуэн шевелится или Чарли нарушает молчание, у меня сжимается сердце.

В кабине пилотов пахнет кофе, моющими средствами и пластиком от обивки кресел. Перед глазами у меня плывет, по краям пляшут черные мушки, и кружится голова.

Одиннадцать лет миновало с той поры, как это произошло.

– Что значит – бросаешь? – Отец злился, мама была в замешательстве. – У тебя же пятерки по наземной подготовке. По последним экзаменам ты лучшая в группе.

– Просто не хочу больше этим заниматься.

Я объяснила, что рассчитаюсь с ними, но даже если бы мне это удалось, дом, проданный родителями, чтобы заплатить за мое обучение, было уже не вернуть.

Я ненавидела себя за то, что бросила. Сдалась. Твержу себе, что работать стюардессой – это наилучшая альтернатива, но это скорее наказание, нежели утешительный приз. Постоянное напоминание о сделанном мною выборе.

– Майна! – звучит в наушниках голос Чарли, и Роуэн тянет меня за рукав. Эти двое мужчин говорят со мной, но я не слышу их слов. Приборная панель расплывчато сливается в буро-серую массу, а голоса доносятся из иного времени и принадлежат другому человеку.

Вику Майербриджу.

Мы познакомились в «Белом олене». Приятный человек, но не в моем вкусе. Вик годился мне в отцы, и вел себя с уверенностью, граничившей с самонадеянностью. Но мы говорили о полетах, и я смеялась его шуткам: неплохой способ провести вечер, когда тебя бросил кавалер.

– Я провожу тебя до дома, – предложил он.

Бар находился совсем близко от летной школы, на муниципальной территории, но посещали его практически только курсанты или квалифицированный персонал, плативший за то, что держал свои самолеты на стоянках в школе. Я решила, что Вик принадлежал ко второй категории, хотя он ничего не сказал.

– В гости не пригласишь? – спросил он, когда мы дошли до моей комнаты.

Я рассмеялась. Почему? Похоже, чувствовала себя неловко.

– Поздно уже. Спасибо за приятный вечер.

Вик попытался поцеловать меня, и мой смех резко оборвался. Я хорошенько врезала ему коленом, и он перестал улыбаться. Я захлопнула дверь и заперла ее на замок, налила себе кофе и решила обходить паб стороной несколько дней, пока Вик не исчезнет или не остынет.

Две недели спустя нас распределили по инструкторам для первого учебного полета.

Вик ничего не сказал ни когда нас представляли друг другу, ни когда мы обменивались рукопожатием, ни когда мы шли к поджидавшим нас «Сесснам». А также во время проверок и выруливания. Наверное, он забыл или не узнал меня. Или, вероятно, ему стало стыдно за свое поведение, и он решил, что лучше помалкивать.

На высоте два семьсот Вик попросил меня сосредоточиться на том, как самолет «отзывается» на управление, прочувствовать его реакцию.

– Любое действие вызывает ответную реакцию. Вот, дай-ка я тебе покажу. – Он протянул руку и положил ладонь мне на грудь.

Я замерла.

Он обвел пальцами сосок, потом крепко сжал его большим и указательным пальцами.

– Чувствуешь реакцию? – раздался его голос в наушниках, так близко, что показалось, будто я почувствовала его влажное дыхание.

– Нет.

– А по-моему – да.